Тэнайн очень старался растолковать Брилу, что это за валик, но Древний язык заодно с невежеством Брила по части техники оказался неодолимым препятствием. Устройство валика было столь же просто, а теория его действия столь же сложна, как, скажем, у транзистора - пришлось с этим примириться; и так же непонятно осталось, как отличают живое от неживого "канализационные" устройства, похожие на огромные булыжники, и в чем секрет антигравитационных подносов (оказалось, подносы эти надо направлять только к столу, пустые же они возвращаются на кухню сами).
Однако разобраться, в чем секрет жителей Ксанаду, отчего они такие искусные мастера на все руки, Брилу никак не удавалось. Он уже готов был счесть пустой, невозможной выдумкой то, что померещилось сначала: будто здесь любое уменье, доступное одному, тотчас передается всем. Тэнайн пытался объяснить, как это происходит; по крайней мере он отвечал на все вопросы.
По словам Тэна получалось, что тут все сводится к ощущению.
- Просто возникает ощущение. Взять хотя бы скрипку; допустим, я ее слышал, но никогда не держал в руках. Я смотрю, как кто-нибудь играет, и понимаю, как возникают звуки. Потом беру скрипку, делаю все, как делал тот человек, думаю - нужно, чтобы раздался вот такой звук, а потом такой, и понимаю не только, как он должен прозвучать, но как я это почувствую пальцами, всей рукой, в которой держу смычок, подбородком, ключицей. Из этих ощущений и складывается чувство, как нужно сыграть эту мелодию. И так во всем, - закончил он. - Когда мне нужно что-то в доме - машина, прибор, - я не возьму для нее железо, если больше подходит медь: я сразу почувствую, что железо не годится. Не на ощупь почувствую, просто буду думать об этом приборе, какие у него части, для чего он служит. Переберу в мыслях все материалы, из которых его можно сделать, и сразу почувствую: вот что мне нужно!
...Вечерами Брил сидел в доме Тэнайна, слушал, как бурлят и вновь стихают разговоры или вдруг нахлынет музыка, и удивлялся; потом отводил поднос с едой в свою конуру, запирал дверь и ел, и угрюмо размышлял. Порою он чувствовал себя под огнем неведомого оружия, на незнакомом поле битвы.
Ему вспоминалось, как мельком сказал однажды Тэнайн о людях и их инструментах: "Между человеком и машинами спокон веку идет борьба. Либо человек подчиняет себе машины, либо они его подчиняют; трудно сказать, что более пагубно. Но культура, в которой главенствуют люди, неизбежно разрушит ту, где на первом месте машины, либо сама будет разрушена. Так всегда бывало. У нас, на Ксанаду, уже погибла одна культура. Ты никогда не задумывался, Брил, отчего нас так мало? И отчего почти у всех рыжие волосы?"
Брил об этом уже задумывался и втайне осуждал маленькую общину, которая так бесстыдно пренебрегает уединением: конечно, живя чересчур открыто, никакое человеческое племя не проникнется достаточным интересом к самому себе, чтобы щедро плодиться и размножаться!
- Когда-то нас были миллиарды, - к немалому его изумлению, сказал Тэнайн. - И всех стерло в порошок. Знаешь, сколько осталось в живых? ТРОЕ!
Черна была для Брила та ночь, когда он понял, до чего жалки все его старания раскрыть их секрет. На планете уцелели всего лишь несколько человек и совершилась какая-то мутация: потомки тех немногих вновь заселили планету, они унаследовали и передают из поколения в поколение новые свойства организма, новые способности, - а какие и почему? С таким же успехом можно дознаваться, отчего у них рыжие волосы! В ту ночь Брил пришел к заключению, что народом Ксанаду придется пожертвовать; и от этой мысли ему вдруг стало больно, а потом он разозлился на себя. И в ту же ночь с ним стряслась смешная и нелепая беда.
Он лежал на кровати и скрипел зубами в бессильной ярости. Было уже за полдень, он давным-давно проснулся и вот сидит, как в ловушке, попавшись по собственной глупости... и он смешон, смешон! Потерять единственное, величайшее свое достояние - свое достоинство - по небрежности, по недосмотру, из-за этой мерзкой штуковины!..
Зашипел сигнал тревоги, и он вскочил: хоть стены крепки и непроницаемы для глаза, хоть дверь никто, кроме него самого, не откроет, но стыд нестерпим!
Это идет Тэнайн, вместе с ветром и птичьими песнями доносится, точно звук рога, дружеский оклик:
- Брил! Ты здесь?
Брил подпустил его ближе и сквозь отдушину рявкнул:
- Я не выйду!
Тэнайн стал как вкопанный. Брил и сам удивился, так резко и сдавленно прозвучал его голос.
- Но тебя зовет Нина. Она сегодня собирается ткать и подумала, может, тебе интересно...
- Нет! - оборвал его Брил. - Сегодня я улетаю. Сегодня вечером. Я уже вызвал свой шар. Он будет здесь через два часа. Когда стемнеет, я улечу.
- Тебя чем-нибудь обидели, Брил? Может, это я виноват?
- Нет, - Брил больше не кричал, но голос его по-прежнему звучал угрюмо.
- Так что же случилось?
Брил не ответил.
- Что-то случилось. Что-то плохое, - сказал Тэнайн. - Я... я это чувствую. Ты ведь знаешь, друг Брил, добрый мой друг, я всегда все чувствую.
Брил окаменел от ужаса. Вдруг Тэнайн знает? Вдруг он способен почуять?
Да, наверно! Брил мысленно проклял этот народ и все его хитроумные выдумки, проклял эту планету, и ее солнце, и злую судьбу, которая занесла его сюда.
- Во всем нашем мире, за всю мою жизнь я не встречал ничего такого, о чем ты не мог бы мне сказать, - уговаривал Тэнайн. - Ты же знаешь, я все пойму. - Он подошел ближе. - Может, ты болен? Мне знакомо все искусство, каким владели врачи со времен Троих. Впусти меня.
- Нет!!! - это было уже не слово, а взрыв.
Тэнайн отступил на шаг.
- Прости, Брил. Больше я об этом не заговорю. Но скажи, что случилось? Прошу тебя. Уж наверно, я сумею тебе помочь!
"Ладно же! - вне себя, чуть не плача, подумал Брил. - Смейся сколько влезет, рыжий дьявол! Мы нашлем на вашу планету Черную Чуму, и тогда плевать мне на твой смех!" И сказал вслух:
- Я не могу выйти. Я загубил свою одежду.
- Да что же ты огорчаешься? Брось ее сюда, что бы там ни было, мы ее исправим и починим.
- Нет!
Брил отлично понимал, что будет, если эти гениальные" мастера на все руки завладеют самым портативным и самым смертоносным оружием, какое существует по эту сторону системы Самнера.
- Тогда надень мою, - Тэн взялся за пряжки своего пояса из черных камней.
- Хоть убей, не стану выставляться напоказ в такой одежонке. Я еще не вовсе потерял стыд!
С таким жаром, какого Брил в нем прежде ни разу не замечал (и все-таки очень сдержанно), Тэнайн возразил:
- Когда на тебе платье в обтяжку, ты куда больше бросаешься в глаза!
Брилу это и в голову не приходило. С тоскливой завистью он посмотрел на невесомую радугу, струящуюся от полированного пояса, потом - на свою плотную сбрую, сваленную черной грудой у стены, под крюком. С той минуты, как стряслась беда, он и помыслить не мог снова все это надеть, и с младенчества, со времен, когда он научился ходить, еще ни разу он так долго не оставался нагишом.
