Кадр — рабочий потащил куда-то в глубину трупик длинноусого муравья.
Глядя в визир правым глазом, левым она увидела Андрея — он установил на площадке квадрат с буквой «Z», открыл плоскую баночку. Мед с сахаром. Это был ежедневный трюк — Андрей втыкал значок, ставил баночку и засекал время, а диск педантично делал круг над значком, и все. Муравьи не трогали мед, хотя на дорожках в стороне от Клуба они подбирали с земли все — хоть пуд вылей. Самое смешное было, что мед все-таки исчезал — его съедали случайные муравьи, неспособные почему-то принимать команду от дисков. Это было проверено — рабочие с одной обстриженной антенной сейчас же кидались к чашке, и теперь Андрей собирал с меда отдельную коллекцию уродов, не слышащих команды.
— Поняли, дурни? — сказала Аленка. — Нас не перехитришь. Воздержание не всегда благо.
Андрей помахал ей и поднял на штатив комбайн. Аленка подключила кабель от комбайна к кинокамере. Начиналась синхронная запись ультразвука со съемкой акустической зоны и дисков.
В тот самый момент, когда кинокамера нацелилась на круглые выступы акустической зоны, муравьи мантии кинулись в стороны, и поверхность Клуба очистилась довольно большим пятном. Аппарат застрекотал как бешенный — Алена водила по пятну телеобъективом, стараясь работать строчками, как телевизионная развертка, а пленки было мало, как всегда в таких случаях.
В середине пятна началось движение. Между мозговыми муравьями протискивались небольшие рабочие — не больше сантиметра в длину — и суетливо стекались к центру пятна, карабкались друг на друга.
Кончилась пленка, и пока Алена меняла кассету, выросла уже порядочная трубка из этих рабочих, и она росла на глазах, тянулась к ним, темнела в середине…
— Это же волновод, — сказал Андрей и заорал: — Да что ты возишься? Давай!
Камера заработала. Прошло еще две минуты — Андрей бормотал в магнитофон, не отрываясь от бинокля, Алена снимала. Трубка перестала наращиваться — странное образование, не слишком правильной формы, сантиметров пять в диаметре, около десяти в длину. С фронта было трудно оценить длину.
— Волновод, — убежденно сказал Андрей. — Смотри, какие они светленькие. Сегодняшний расплод, держу пари.
…Колокол грянул, разрывая череп и сердце, и все стало фиолетовым, и сразу тяжко ударило в спину и затылок. Копошась в земле, она разрывала жирную землю острой головой, извиваясь всем телом, пожирая землю, проталкиваясь сквозь-землю кольчатым телом. В землю, пока бешеный свет тебя не сжег, вниз, вниз, вниз…
Свет ударил в глаза. Алена лежала на земле, глядя в фиолетовое небо. Андрей снял с ее груди штатив, обрызгал маску аэрозолью и поднял стекло. Алена села.
— Как червь. Они превратили меня в червя. В кольчатого червя.
— Ничего, маленькая, ничего, — бормотал Андрей. — Ну, все и прошло, они больше не посмеют, ничего…
Она заплакала, и все отошло, как отходит дурной сон после первых минут пробуждения. Она плюнула в сторону Клуба, опустила стекло.
— Как ты… это перенес?
— Да что там… — сказал Андрей. — Не знаю… Ничего, в общем. Голова так закружилась, и все.
— Ничего себе, — сказала Аленка.
— Да что там… — Андрей придерживал ее двумя руками, как вазу. — Индивидуальное воздействие…
Он бормотал что-то еще, вглядываясь в нее перепуганными глазами. Видно было, что здорово напуган из-за нее.
— Ничего, — сказала Аленка. — Все прошло. Я себя лучше чувствую, чем утром. Что у тебя в руке?
— Изотопчик, — Андрей показал ей свинцовую трубку с пластмассовой рукояткой — кобальтовый излучатель. Я вчера еще брал с собой — кое-что проверить.
— Ну и что?
— Когда ты упала, я сбил крышку и резанул по акустике один раз. Ты сразу перестала корчиться, я резанул еще раз, и трубка разбежалась.
— А где крышка?
— Вон валяется.
Свинцовая пробка одиноко лежала на утоптанной земле. Муравьи обходили ее на полметра.
— Так вам и надо, — сказал Аленка.
Они побрели к лодке. Андрей пытался ее поддерживать, но оборудование торчало во все стороны, не давая подступиться. Аленка потихоньку переставляла тяжелые ботфорты, изо всех сил держала себя в руках, чтобы снова не заплакать.
Они вышли к берегу как раз в том месте, где муравьед удирал от огненных, и Аленка поняла, что ее поразило в этом бегстве. Большой мохнатый зверь бежал, судорожно дергая ногами, как насекомое.
В лодке они сразу стащили с себя комбинезоны. Не было сил терпеть на теле мокрую толстую ткань. Андрей дышал с тяжким присвистом. Вымыть бы его в ванне, с хвоей. Но где там — ванна… Лучше об этом и не думать…
Она посмотрела вдоль берега. Воздушные корни переплетались диковинным узором, как на японских гравюрах. Под самым берегом дважды ударила рыба, побежали по воде, пересекаясь, полукруглые волны. «Это было уже, — подумала Аленка. — Гравюра, черные корни и два звонких удара». И еще она вспомнила, как в самый первый выезд, когда вертолет стоял посреди поляны, она почувствовала, что много-много раз увидит еще эти корни, и берег, и поляну. Именно почувствовала.
Андрей протянул ей тяжелую фляжку, обшитую солдатским сукном. Чай был холодный и свежий на вкус, потому что фляжка все утро сохла на солнце. Сукно высохло, а чай остыл. Аленка сидела, опираясь на борт, и пила маленькими глотками. Уплыть и больше никогда не видеть ни Клуба, ни берега — ничего. Лежать в домашних брюках на ковре и читать. Она знала, что это пройдет, но ближайшие два дня им не стоит ходить в муравейник. Хорошо, если два дня. Она не могла бы вспомнить, что с ней было, когда она корчилась там, перед Клубом. Даже если бы захотела. Все это было где-то глубоко внизу, под сознанием, и чудное дело: все это подействовало на Андрея больше, чем на нее.
Он и торжествовать не в состоянии. День торжества. «Сегодня день победы, и вчера был день победы, — думала Аленка. — Но тебе не до побед».
Андрей сидел, опустив распухшие руки и лицо, коричнево-розовое, как семга.
— Ну-с, можешь плясать, — сказала Аленка. — Гипотеза муравьев разумных получила экспериментальное подтверждение.
— Да, — ответил Андрей и отвернулся.
Алена почувствовала, как сердце остро подпрыгнуло — тук-тук — и отозвалось в животе. Палатка одиноко маячила вдали над поляной.
— Пошли домой. Надень-ка шляпу сейчас же.
Андрей надел шляпу. «Плохо. Плохо ему совсем».
— Что это было, Андрей? Инфразвук?
— Не знаю. Наверно. Не в этом дело сейчас. Как ты себя чувствуешь?
— Отменно я себя чувствую.
— Не врешь? — вяло спросил Андрей.
— Чудак! — сказала Аленка. — Я прекрасно себя чувствую.
