Доцент Колев взял на себя эстетическое воспитание Несси, не смущаясь тем, что такого предмета нет ни в одной учебной программе. Видно, тоже решил обогатить эту священную область новыми методами, итогом многолетних размышлений. И естественно – создать научный труд, долженствующий взбудоражить дремлющую педагогическую мысль. Доцент Колев прекрасно понимал, что опыт будет невероятно трудным, даже рискованным. Ведь воспитать гармонически развитую личность намного сложнее, чем изобрести какую-нибудь электронную машину. И все же молодой ученый даже представить себе не мог, какую несокрушимую железобетонную стену придется ему пробивать. Через несколько месяцев упорнейшей работы он вынужден был признать, что к «миру прекрасного» Несси просто-напросто не может иметь другого отношения, кроме презрительного.
Были и еще открытия, поразившие доцента и приведшие его в полное недоумение. Так, например, мальчик совершенно серьезно считал, что все, о чем написано в романах, имело место в действительности. Но это еще куда ни шло. Доцент Колев с изумлением обнаружил также, что Несси принимает показываемые по телевизору художественные фильмы за прямую передачу с места событий. А с тем, что называется «фильмовым временем», его могучий разум вообще не желал считаться. Факт, что некоторые герои старели у него на глазах, не производил на мальчика никакого впечатления.
Несси был страшно удивлен, когда молодой доцент объяснил ему, в чем тут дело. Все, что тот говорил о художественном вымысле, о его отличии от реальной действительности, показалось мальчику чистейшим обманом.
– Вымысел есть вымысел! – раздраженно возражал он. – Не может вымысел быть истиной. Это логический абсурд.
– Художественный вымысел – нечто большее, чем обычная реальность, – упорствовал доцент. – Это конденсированная истина.
– Глупости! – холодно ответил мальчик. – Истина одна, простая и неприкрашенная. Ваша конденсированная истина – уже не истина, а ложь.
Но доцент Колев не хотел сдаваться. На следующий день он принес две прекрасные цветные репродукции «Махи обнаженной» и «Махи одетой» Гойи. На них Несси соблаговолил взглянуть с некоторым интересом.
– Какая из двух картин тебе больше нравится? – спросил молодой доцент.
– Конечно, голая! – не задумываясь, ответил Несси.
– Да, все так и говорят, – довольно кивнул доцент. – А как ты думаешь, почему?
– Голая гораздо красивее.
– Так. А что здесь красивее, рисунок или женщина?
– Конечно, женщина.
– Видишь ли, Несси… Маха эта умерла очень давно, она – всего-навсего прах, и только. Логично?
– Вполне.
– Значит, это картина красивая, а не женщина.
– Не верю, – невозмутимо возразил мальчик. – Живая маха, наверное, была еще красивее.
– Почему ты так думаешь?
– Очень просто. Что лучше, эта репродукция или сама картина?
– Естественно, картина.
– Вот видите! Как может копия быть лучше оригинала?
Доцент Колев не собирался сдаваться, но упорство ему не помогло. Он даже представить себе не мог, какой ужас последует из всех этих эстетических разговоров. На следующий день Несси подошел к матери и спокойно сказал:
– Мама, я хочу увидеть голую женщину!
Как ни привыкла Корнелия к неожиданным выходкам сына, в первый момент она растерялась.
– Зачем?
– Просто так!.. Интересно.
– К сожалению, в моем распоряжении нет голых женщин, – враждебно ответила мать.
Но Несси совершенно не умел замечать подобных оттенков.
– Тогда возьми меня в баню, – сказал он.
– Детей туда не пускают.
– А Румена вчера водили. Он мне сам сказал.
– Румен еще маленький… Ты по сравнению с ним вон какой верзила! – уже с трудом скрывая ненависть, ответила мать.
Несси нахмурился.
– Тогда я хочу видеть тебя.
– Меня? – Корнелия задохнулась. – Я же тебе мать, скотина ты этакая!
– Подумаешь, мать! Что из того? Ты ведь такая же женщина, как другие?
Что-то оборвалось в душе Корнелии, кроткой, ласковой, доброй женщины, которая даже к фикусу относилась с нежностью, словно к человеку. Не помня себя, она схватила кухонный нож и подняла его над головой.
– Убирайся отсюда, ничтожество! – в исступлении закричала она. – Убирайся, или я тебя убью!..
Но Несси спокойно смотрел на нее своими ясными синими глазами. Вид у него был по-прежнему невозмутимый. Правда, необычное поведение матери удивило его, но не настолько, чтобы заставить отступить хоть на шаг. Так он никогда и не узнал, насколько, в сущности, в ту минуту был близок к смерти. Корнелия отшвырнула нож и как безумная, с глухим рыданием бросилась прочь из комнаты.
В тот вечер Алекси вернулся домой довольно поздно. Он был приглашен на ужин с иностранцами, куда нельзя было не пойти. Раздевшись в темноте, он торопливо нырнул под одеяло.
– Спишь, Корнелия? – спросил он тихо.
– Не сплю, – непривычно ясным и твердым голосом ответила она.
Алекси сразу понял – произошло что-то ужасное.
– Что с тобой? – вскинулся он. – Что случилось?
– Теперь я знаю, Алекси!.. Мы родили не человека, мы родили чудовище! Какого-то огромного белого ящера!
– Ведь мы же договорились, Корнелия… – неуверенно возразил он.
– Да, он чудовище! – продолжала она задыхаясь. – Мы в этом виноваты, Алекси, мы и должны его убить.
– Ты с ума сошла! – Алекси мгновенно протрезвел.
– Да, сошла! Я сумасшедшая, сумасшедшая, сумасшедшая! – слабеющим голосом всхлипывала несчастная женщина.
В ту ночь Алекси не понял, что это была правда. Через два дня Корнелия повесилась. Алекси был на работе, но словно бы почувствовал миг, когда остановилось ее сердце. Казалось, какая-то тень прошла сквозь его душу. Он испуганно поднял голову. Ничего, самый обычный день. Никого нет. Весеннее солнце мягким спокойным светом заливает кабинет, за окнами еле заметно покачиваются зеленые верхушки двух тополей… Алекси вскочил и бросился из комнаты. Потом он никогда не мог вспомнить, как добрался домой. Нервно позвонил, но за дверью было тихо. Не было слышно мягких, знакомых шагов жены. Тревога душила его. Прежде чем найти ключи, он два раза обшарил карманы.
– Корнелия! – крикнул он еще в прихожей.
Никто не ответил. Он обошел холл, спальню, в последней надежде заглянул в пустую неприбранную кухню. Наконец нашел ее в ванной – посиневшую, застывшую, страшную. В ночной рубашке, босая, она висела на белом шелковом шнуре от своего японского кимоно. Померкшие глаза смотрели прямо на него. Шея невероятно удлинилась, искривленная там, где шнур врезался в тело.
Алекси так никогда и не узнал, сколько времени простоял перед трупом. Очнулся он, лишь почувствовав, что рядом появился Несси. Лицо мальчика странно вытянулось и напряглось, но глаз его отец не увидел. Это продолжалось словно бы целую вечность. Наконец Несси, похоже, овладел собой, и, когда он наконец посмотрел на отца, взгляд его, как всегда, был пустым и спокойным.
