– Причем здесь игроманы? – спросил Прай-Ми. – Когда я изучал время «Новой Мекки» и предшествующий период… В общем, Технологические Нигилисты реально существовали незадолго до Третьей мировой войны в Свободном Токио, напичканном шпионами, коллаборационистами и технологиями. Технологическими Нигилистами называла себя официальная политическая партия, пытавшаяся сохранить целостность страны и традиций, вытесняемых иностранными современными разработками и научными открытиями. Не знаю, как в «Голоде» сейчас, но в те годы в Свободном Токио Технологические Нигилисты были, по сути, единственной независимой партией, которую заботила жизнь и будущее страны. Вот только волновали их тогда не нейронные сети, а синергики – биомеханические роботы, поставляемые заокеанскими Корпократами.
– Я знаю, что такое синергик, – сказала Анакс. – Эти машины есть в «Голоде» – работают на систему координации, когда что-то выходит из-под контроля или нужно отремонтировать поврежденные конструкции, – Анакс задумалась на мгновение. – Если бы местные Технологические Нигилисты устремили свои нападки на роботов, то никто бы им слова не сказал, а так…
– Боюсь, сейчас у синергиков совершенно иная роль, нежели была в Свободном Токио, – снисходительно улыбнулся Прай-Ми. – В те времена роботы грозили стать полноценными членами общества, а если учитывать, что концерном, поставлявшим синергиков, была враждебная корпорация, то это грозило переворотом, потерей власти. Плюс токийские тек-инженеры тогда только научились делать копии личности, считая, что могут извлекать сознания, переселяя в другие тела. Синергики использовали искусственно выращенный био-мозг, поэтому текинженеры, учитывая дефицит настоящих тел, быстро приспособились загружать копированные личности в роботов. Процедура пользовалась особым спросом среди богачей, политиков и кланов якудзы, хотя последние предпочитали договариваться с представителями коррекционных тюрем класса «Тиктоника», где промывали мозги особо опасным преступникам. Система считалась гуманной, так как не ломала человека, а позволяла исправиться, проводя через серию коррекционных нейронных программ. В случае если система признавала преступника безнадежным, его личность подвергалась исправлению. Если учесть, что в то время за технологию извлечения сознания принимали копирование личности и последующую корректировку, то оказаться в «Тиктонике» было смерти подобно. И неважно, признает тебя система исправленным или нет, – ты все равно мертвец, потому что как только ты попадаешь в коррекционную систему, у тебя копируют сознание, стирая момент ареста, чтобы в дальнейшем использовать исправительные программы, заставляя верить, что ты остаешься на свободе… В общем, связь сознания и тела нарушалась в любом случае, и заключенный становился пленником своего собственного тела, в то время как корректированная копия его сознания контролировала все основные функции… Справедливости ради нужно, конечно, сказать, что люди тогда не знали, как все происходит в действительности, но…
– Я, конечно, поняла, что ты зануда, но вот чтобы книжный червь… – не то пошутила, не то просто высказалась Анакс, желая прервать Прай-Ми.
– «Голод», между прочим, базируется в основном на периоде Свободного Токио. Взять хотя бы коррекционные тюрьмы класса «Тиктоника»…
– В тюрьме «Тиктоника» у игроков просто списывают достижения, кредиты и навыки. И никто не лезет нам в голову, – сказала Анакс и активировала модуль легенды, сверяясь с картой. – До основного архива «Голода» пара уровней, охрана минимальна, но если верить системе, то мы сейчас в центре бунтов, так что передвигаться будет непросто, – Анакс заглянула Прай-Ми в глаза. – В твоей умной голове случаем нет ничего полезного кроме исторических данных? А то придется нам разорвать с тобой договор. Потому что проще вернуться в Размерность и придумать, как взломать основные архивы Иерархии, чем бросаться в штыковую на сотни почуявших кровь новичков.
– Взломать архивы Иерархии не удастся, – помрачнел Прай-Ми, с трудом признавая, что есть вещи, которые ему не по силам. – Во-первых, они полностью автономны, и проникнуть туда удаленно не получится. Во-вторых, нейронные системы защиты подключены к избранным хранителям, а обмануть человека, обученного предотвращать незаконные вторжения, намного сложнее, чем обмануть машину.
– Говоришь как прогнивший до мозга костей игроман, – пошутила Анакс, продолжая изучать нейронный образ карты легенды.
Система корректировки позволяла видеть алую сыпь на улицах игровой площадки, но при попытке увеличить образ, узнать количество бунтующих давала сбой.
– Ты можешь это исправить? – спросила Анакс, поворачиваясь к Прай-Ми, но он уже возился с блоком, где хранился комплекс сетей охотника за головами.
– Мне нужен твой вещмешок, – сказал он, не обращая внимания на раскаленные спирали защиты блока охотника, выжигавшие плоть на пальцах клона почти до костей.
– Что именно тебе нужно? – спросила Анакс, не желая расставаться с необходимым для выживания запасом бывалого игрока.
– Пока не знаю, – Прай-Ми снова обжегся и неловко выругался, напомнив ребенка.
– Сразу видно – коренной житель Квазара, – подметила Анакс. – Умные, но наивные.
Она протянула Прай-Ми вещмешок и ревностно смотрела, как он изучает имевшееся в наличие снаряжение.
– У тебя сейчас такой вид, словно ты мне не вещмешок дала, а готовишься к близости со мной, – подметил Прай-Ми, не поднимая глаз.
– Для игрока со стажем вещмешок – нечто личное, как модуль легенды или тело клона… Если другие будут знать твой багаж, то пользы от этого не будет. Тебя захотят убить, либо приняв за слабака, либо позарившись на снаряжение.
Прай-Ми выудил из мешка импульсную нейронную гранату и небрежно начал крутить в руках, пытаясь понять, как разобрать корпус.
– Осторожней! – прикрикнула на него Анакс, добавив пару ругательств на игровом сленге. – Если эта штука рванет, когда не активирован твой самопальный гравитационный кокон, то от нас мокрое место останется.
– Сразу не рванет. Я читал инструкцию. Будет пара секунд… – Прай-Ми активировал лучевой резак, избавился от заклепок, вскрыл корпус, словно скорлупу грецкого ореха, услышал предупредительный щелчок сработавшего детонатора и, снова по-детски выругавшись, выбросил гранату в оставленную молекулярным излучателем дыру в стене.
Звук импульсного нейронного взрыва пропел высоким сопрано, от которого заложило уши. Здание вздрогнуло. С потолка посыпалась ржавчина сквозь нейронные образы квартиры, скрывавшие старые стены многовекового промерзшего до основания комплекса.
