– Читатель понимал, что это ядовитое «в» потому что вкус, обозначающий этот звук, был ему незнаком. Когда он чувствовал во рту незнакомый вкус, он уже знал, что это «в» и что его дела плохи. Казнь осужденной должна была состояться в присутствии короля. Вечером стража привела девушку на террасу королевского дворца над морем. Правитель сидел за широким столом из зеленого мрамора, за его спиной неподвижно выстроились трое верховных жрецов. Королевские стражники посадили девушку напротив монарха, и палач поставил перед ней тарелку из черного камня, на которой светилась белая спираль. Всего тарелок было три, три белые мясные спирали пересказывали отрывок о сражениях богов при возникновении мира. Этот текст часто использовали при казнях, девушка хорошо знала его и знала, что имя бога с убийственным звуком находится на конце спирали, лежащей на третьей тарелке. И тем не менее, не дожидаясь приказа палача, она взяла в руку серебряное острие и спокойно, будто читая светскую хронику вкусовой газеты, принялась класть в рот куски мяса. Король с удивлением наблюдал за ней, смотрел на ее прекрасное и равнодушное лицо, рядом с которым приближалось к темнеющей морской глади красное солнце.
«Согласно твоей безнравственной и бессмысленной вере, через несколько мгновений ты окажешься в аду, который будет длиться вечно», – сказал король, стараясь, чтобы в его голосе звучали превосходство и насмешка.
«Ты прав, – ответила девушка, – но даже близящийся ад не может испортить радость от замечательной неизменности форм этого мира. Мне жаль вас, ведь вы такие глупцы. Вы уничтожаете наши записи, но при этом не видите, что вы сами – буквы огромного текста, что ваши кости – те же неизменные знаки для богов, переживающие столетия, как для нас – раковины и улитки. Боги – заядлые читатели, они составляют из нас слова и предложения и читают нас; все наши встречи, все события, которые мы переживаем, – части этого текста, этой божественной книги. Мой отец первым обнаружил, о чем та книга, в которой мы являемся буквами: это история о принцессе, бродящей по розовым комнатам дворца, в котором ее держит нежное и безумное чудовище, – его грустные песни без слов звучат за стенами как колебания самого времени, что преобразуется в действие и переваривает его. А некоторым животным боги надели на тело жесткие скорлупки, дабы их могли использовать как буквы мы, не наделенные божественной способностью видеть буквы костей, скрытые сначала в плоти, а потом под землей. Может ли быть более очевидное доказательство верности нашего учения? Между двумя царствами хаоса все – буква, буквы читают буквы, книги читают книги; буквы, слова, сложенные из них, и истории, которые рассказывают эти слова, составляют очертания других букв, и так каждая буква полна других алфавитов, полна слов и действий, и далее живущих в них скрытой жизнью и своим дыханием исподволь воздействующих на значение новых букв и слов, которые сложены из них. Случается, что стихотворение о воздушных феях, которые нежно гладят друг друга и целуются на облаках, сияющих при свете луны, написано буквами, сплетенными из историй о железных механических животных, бродящих по тихим и пустынным коридорам дворца. Как возможно, что ты и твои жрецы не замечаете очевидных вещей? Кроме того, меня раздражает, что ваши храмовые писари так отвратительно готовят, я ем этот пресный текст без всякого удовольствия. Хотя мы сами и предпочитаем ракушечное письмо, но, до тех пор пока эту божественную азбуку не принял весь мир, нам приходится использовать вкусовое письмо для связи с теми, кто пока не знает наших букв, – и мы постыдились бы предложить кому-нибудь нечто, настолько же несъедобное».
За спиной короля послышалось недовольное бурчание. Хотя закон и не позволял священникам вмешиваться в ход суда и казни, но, когда сначала приходится слушать такой нелепый вздор, а потом быть свидетелями поношения собственного произведения, становится просто невмоготу. Храмовая кухня была на хорошем счету не только потому, что тексты, которые там создавались, не содержали ошибок, но и потому, что они были вкусными; при их приготовлении использовались разные специи и травы, которые, конечно, не должны были перебивать собственный вкус букв. Текст, о вкусе которого дочь пророка отозвалась столь пренебрежительно, был приготовлен в кухне верховного храма, гордившейся тем, что там работали лучшие мастера.
Король стал спорить с девушкой о вопросах теологии. А поскольку до тех пор он гораздо больше занимался истреблением еретиков, чем философией, то неудивительно, что он просто опозорился перед образованной и умной собеседницей. Однако дочь пророка не воспользовалась разговором, чтобы прервать чтение и отдалить свою смерть; она доела первую тарелку и – со словами «надеюсь, это вам больше удалось» – подвинула к себе вторую. За спиной короля повисло зловещее молчание. Однако правитель забыл о присутствии жрецов. Его все больше очаровывали мудрость, смелость и блистательная красота осужденной.
Над нашими головами раздалась сирена полицейского автомобиля; археолог умолк. Через минуту автомобиль въехал на мост Палацкого, на его крыше мигал синий маячок, отблески которого отражались на темной водной глади. Потом синий свет затерялся среди домов на Смихове, вой сирены стал тише и постепенно растворился в городском шуме.
– Когда девушка доедала вторую грелку, король наклонился к ней через мрамор стола, который ослепительно сиял в свете заходящего солнца, и миролюбиво сказал: «Поверь, я не хочу сделать тебе больно. Если ты отречешься, я тебя помилую. Поразмысли-ка вот о чем: если твоя вера правильна, то ты сможешь отдалить момент своего попадания в ад, а если правдиво то, во что верим мы, то твое отречение будет означать лишь признание ошибки».
В тишине раздался резкий, звонкий звук – верховный жрец гневно ударил железным посохом о мраморный пол. Никто, даже сам король, не имел права миловать осужденного, а правитель к тому же косвенно подверг сомнению официальную религию. Однако король не обернулся. Девушка молчала; она подвинула к себе третью тарелку и воткнула серебряное острие в центр белой спирали. Солнце коснулось морской глади и быстро исчезло за горизонтом, столешница потемнела. Теперь король, осужденная и жрецы молчали, в тишине слышались лишь гул волн, бьющихся о скалу, на которой стоял дворец, крики морских птиц и удары серебряного острия о тарелку. Девушка была спокойна, король трепетал, жрецы улыбались. Когда на тарелке остался последний круг спирали, побледневший король встал и выбил у девушки из рук острие; было слышно, как оно звякнуло об пол, как катилось по гладкому мрамору, пока не упало в море с края террасы. Девушка положила руки на колени, подняла голову и спокойно, без интереса и без напряжения, смотрела королю в лицо. Тот немедля сообщил дрожащим голосом, что ему только что явился бог моря с радостной вестью – он одержал славную победу в бою с демонами, длившемся много сотен лет. При этом он также поведал свое настоящее имя, которое прежде должен был утаивать, опасаясь козней злых демонов. Теперь с их стороны не грозит опасность, и бог желает, чтобы далее его называли настоящим именем.
