Развернувшись над кромкой дальнего леса, маленький истребитель с набором высоты снова начал приближаться к ним, и когда детали его конструкции стали ясно различимы, Стефановский ввел машину в первый вираж. Последующие минуты были плотно забиты каскадом головокружительных фигур высшего пилотажа, выполняемого с минимальными паузами и безо всякой системы. Собравшиеся на поле летчики знали, что Стефановский, несомненно, пилот выдающегося таланта, и как он воевал, тоже знали многие - но не было сомнений, что процентов восемьдесят впечатления оставляет именно самолет. Юркий ЯК крутился в горизонтальной плоскости, как змея, ловящая свой хвост, замыкая вираж секунды на три-четыре быстрее, чем любая машина, которую им приходилось видеть до этого.
- Нам бы его побольше да пораньше, мы бы их давно уже в шлак перегнали, - явно выражая общее мнение, заметил Покрышев. - По стилю похож на И-16 на Халхин-Голе, зайдет в хвост кому угодно.
В южных конфликтах молодежь побывать не успела, но конфликты те пришлись на времена, когда обсуждать достоинства самолетов своих и противника было безопасно для здоровья, поэтому молодые знали о тогдашних машинах практически все.
- Сдохнет, но со спины не слезет, - подтвердил Коля Скоморохов. Берем!
Все засмеялись, молодого героя любили за веселый характер и пронесенную через буйные военные годы бесшабашность.
ЯК приземлился, коротко пробежал по полосе и, пыля, подрулил, гася скорость, прямо к исходной точке. Стефановский вылез - громадный, громыхающий смехом, с улыбкой на все лицо.
- Ну, ребята, какую шелупень мне водить ни пришлось, но это, я вам скажу, что-то! Ласточка, а не машина! - повторил он слова Яковлева. Вираж - песня! Бочка - куплет! Управляется - держите меня четверо! Мановением мизинца!..
Мизинцем испытатель мог, судя по всему, перегнуть граненый строительный гвоздь, но удовольствие на его лице говорило само за себя. Он ласково потрепал истребитель по плоскости и стянул с себя реглан, оставшись в одной пропитанной потом гимнастерке.
- Не могу, больно жарко!
Механик помог ему снова нацепить парашют, и Стефановский полез в соседнюю машину.
Опять взревел мотор, промасленный технарь выдернул извивающийся шланг, и самолет ушел в небо. Снова каскад пилотажа на максимальных скоростях, "со струями", как говорится. Свечу ЯК делал так, что казалось, он никогда не остановится, а из одной фигуры в другую переходил без малейшего напряжения, закручиваясь сам на себя.
Когда показ закончился и летчики один за другим полезли в кабины припаркованых машин, Стефановский, усталый, присел на измятую траву, привалившись широкой спиной к стойке шасси остывающего истребителя. Через минуту, однако, ему пришлось подняться и, кряхтя, отвечать на вопросы по управляемости. Закончили они, впрочем, достаточно быстро. Подниматься в воздух на новых машинах пока не имел права никто, кроме испытателей, и травить душу особенно не хотелось.
Вся следующая неделя была снова угроблена на организационные и бюрократические процедуры. Создаваемой части был наконец-то присвоен номер, причем на бумаге она выглядела как вновь сформированный учебный смешанный авиационный полк. Это, с одной стороны, могло успокоить переводимых в него летчиков намеком на переучивание на новую технику, и с другой - не выглядело чем-то особенным. Отдельным указанием Новикова все "гвардейские" и "фронтовые" прибавки остались на новом месте в силе, что позволило впервые за долгое время отоспавшимся и отдохнувшим офицерам провести короткий и буйный вечер в "Метрополе" с сиянием орденов, игрой на рояле и охмурением дам. Выволочка, которую Покрышев получил за своих отличившихся летчиков, стоила ему нескольких лет жизни, а та, которую он устроил летчикам сам, наконец-то окончательно обозначила его как командира. До этого фраза "Да ладно тебе!.." звучала в формирующейся части достаточно регулярно, подполковников и полковников в ней было уже человек пять, причем все - в том же возрасте, что и сам командир. Покрышев некоторое время вел себя жестко, но отношения в полку остались братскими, просто меньше стало фамильярности. Раз в несколько дней в полк приходил новый летчик - усталый, засыпающий на ходу, со зрачками, в которых отражались пулеметные вспышки. Они прилетали со всех концов растянутого на тысячи километров с севера на юг фронта, из фронтовых полков, из молодых и яростных частей ПВО, с дерущихся флотов, щеголяя синей формой и гордыми адмиральскими профилями на орденах.
Полковник, замотанный бумагами и быстротой развития событий, относился к происходящему все более серьезно. Некоторые открывающиеся детали вызывали у него откровенную тревогу. Новиков несколько дней не участвовал в работе, занятый встречей с американцами и англичанами, с которыми формировался совместный координационный центр стратегической авиации. В коридоре Покрышев повстречал Водопьянова, узнав его по многочисленным предвоенным фотографиям. Командующий дивизией АДД* [Авиация дальнего действия.] был зол и раздражен, что было вполне понятно. К середине сороковых годов никакой "стратегической авиации" у Советского Союза уже не было. Три десятка боеспособных ПЕ-8 и полторы сотни ЕР-2 наносили время от времени точные и достаточно болезненные удары по целям в глубине гитлеровской Германии - но никакого влияния на ход войны они оказать не могли, и до сих пор все общение с американскими бомберами сводилось к предоставлению им аэродромов для челночных операций. Советский Союз вслед за Германией сделал ставку на тактическую авиацию, и подвергаться вежливому унижению со стороны союзников, которые могли выставить полторы тысячи "Летающих крепостей" в один вылет, было стыдно и глупо. Зачем?
В полку после истории с рестораном отменили "фронтовые" надбавки и рекомендовали больше не мозолить глаза москвичам своими геройскими звездами. В итоге из гостиницы Управления, у подъездов которой уже начались дежурства восторженных пацанов, мечтавших увидеть сразу и Алелюхина и Речкалова, их перевели в Монино. Разместили в довоенных командирских домиках квартирного типа, находившихся на территории отлично оборудованного аэродрома, где ни у кого не было возможности болтаться без дела. Покрышев мотался в Москву и обратно на выделенной ему машине с шофером-охранником веселым парнем с рябым и курносым, рязанского типа лицом и точеными движениями гимнаста. Полк уже был разбит на эскадрильи, командиры утверждены, и летчики "сговаривались" совсем по-детски, сбиваясь в плотные компании - кто с кем служил, кто в каком училище учился, кто откуда родом. Как в дворовом футболе, честное слово. Все это в высшей мере приветствовалось.
