- О! - прервал меня Роман Борисович.- Именно так! Теперь повсеместно ввели обязательную рентгеноскопию после простудных заболеваний, гриппа и так далее, а также ежегодную диспансеризацию, где вас полностью проверяют. Что же дает выявление заболевания на ранней стадии? Я хотел сказать вам об этом позже, но можно и сейчас. У вас только начало процесса. Я даю вам стопроцентную гарантию, что вы излечитесь, но при условии соблюдения, причем строгого соблюдения, режима. Государство заботится о вас, тратит большие средства. Вас бесплатно, с сохранением зарплаты по бюллетеню лечат в течение, если понадобится года и двух месяцев. Я уверен, что вам столько времени не потребуется. Но, что мы с вами должны помнить? Прежде всего обязательный прием лекарств. Принимайте все, что я вам пропишу. К сожалению, попадаются больные, суеверно относящиеся к лекарствам. Мало того, что их бесплатно лечат, они еще лекарства, дорогостоящие лекарства, выбрасывают. Если вы почувствуете, что что-то не так, обязательно скажите, не бойтесь. С помощью антибиотиков мы подавим активность палочек Коха, но это еще не все. Да, кстати, таблеток будет много, их обязательно запивайте горячим молоком, так положено, вам будет сестра давать... Дальше... Ешьте, поправляйтесь, набирайте вес, будьте в более тяжелой весовой категории, чем болезнь, - легче с ней тогда справляться. Гуляйте, дышите свежим воздухом, насыщайте кровь кислородом. И наконец, самое главное - выбросьте все из головы, кроме одного: вы пришли сюда, в специально оборудованный диспансер с квалифицированным персоналом, чтобы уйти здоровым, чтобы быть полноценным членом общества. Это ясно?
- Ясно, - подтвердил я.
Проповедь доктора показалась мне больше официально обязательной, призванной оказать моральную поддержку, чем искренней, но позже я убедился, насколько точно она соответствует истине.
А пока... пока у меня перед глазами стоял мой сосед, который не переносит лекарств. А я?.. Но суеверно доктора об этом не спросил, а ответил в соответствии с тем,что от меня вроде бы и требовалось:
- Даю вам честное слово, Роман Борисович, что буду соблюдать все ваши предписания.
Подумал и добавил:
- А вот почему я попал сюда, на этот вопрос я должен еще найти ответ. Сам для себя...
- Времени у вас для этого хватит, - улыбнулся Роман Борисович. - А теперь идите гуляйте, как договорились...
Во дворе диспансера вокруг горба огромной клумбы гуляли больные. Некоторые шагали сосредоточенно и резво - надо пройти до ужина три километра, по пятьдесят метров круг, значит, шестьдесят кругов. Шестьдесят раз провернутся перед глазами особняк тационара, двухэтажный флигель, где раньше жила прислуга, а ныне разместились женские палаты, чугунные решетки ограды, колонны ворот, глухая стена соседнего дома с дворницким сарайчиком и опять особняк стационара...
Я не из этого круга. У меня ранняя стадия. У меня даже кашля нет, не то что мокроты. Что я, за месяц не высплюсь, не отдохну? Мне двадцать четыре, туберкулез знаком только по романам Ремарка и Томаса Манна, но чтобы стать реальностью... За что?..
Я встал в проеме ворот и, как из каменной норы, смотрел на улицу. Зажглись фонари. Их свет размножился по мокрой мостовой, по лакированным водой крышам автомашин и троллейбусов, по перепонкам зонтов прохожих, среди которых нетвердо шагал тепло одетый и оттого неуклюжий малыш. Старательно норовя наступить на мелкие лужицы, он останавливался и, сопя, внимательно рассматривал зеленого пластмассового зайца, которого крепко держал обеими руками. Он задрал голову, неожиданно засмеялся и засеменил, протягивая зайца, ко мне.
Я невольно шагнул навстречу, но его успела подхватить на руки мать. Она еще улыбалась, но глаза ее потемнели тревожно и смотрели мимо меня на голубую стеклянную вывеску с белыми буквами: "Противотуберкулезный диспансер имени д-ра Швейцера".
И я отступил назад. В круг...
После отбоя я долго ворочался с боку на бок, решил, что днем спать больше не буду, и в полудреме вспомнил "От двух до пяти" Корнея Чуковского: "Мама, все люди умрут. Так должен кто-нибудь урну последнего человека на место поставить. Пусть это буду я, ладно?"
Глава восьмая
На девятый день лицо туберкулеза приобрело для меня реальные черты. Румяные ввалившиеся щеки, лихорадочные глаза, редкие волосы, кашель, кашель, кашель. К вечеру не только у больных - кажется, даже у белых стен стационара поднимается температура до тридцати семи с половиной градусов. Свет молочных плафонов знойно резок. В душе затаенность, словно болел зуб маялся человек, мучился, да вот удачно лег и боль утихла. Лишь бы не трогали, не заставляли двигаться. Безучастно смотришь в раскрытую книгу или мочишь безучастно в разговоре, совершенно не помня, о чем только что шла речь. Хроники знают, что это от антибиотиков. Утром укол, да еще двадцать четыре таблетки - ежедневная норма. Взбесишься от такой химии. Впрочем, выбора-то нет.
На девятый день, может быть впервые в жизни задумался я - а сколько действительно осталось мне прожить? Сколько еще отведено, отмерено рассветов и закатов, встреч и расставаний, радости и горя? Да если бы и знал точно, сколько, то что бы изменилось? Думаю только к худшему. Человек жив надеждой, верой в свой сегодняшний день, заботой о завтрашнем дне. Я думал, что я один тайком считаю, что у меня болезнь невсерьез, а так, недомогание, - оказалось, что даже хроники, стоящие одной ногой в могиле, хитро прищюрясь, также смотрят на приговор докторов. Почему-то вспомнилась та девушка, которая ошиблась номером телефона в последний день моего пребывания на воле. Интересно, задумается ли она о своем здоровье, когда ей скажут, что я не в заграничной командировке, а в больнице? Наверное, нет. Порадуется, что не успела встретиться со мной. А мне тоскливо. Невесело еще и от того, что многое задуманное так и не осуществится, что трудновато будет молодым ребятам в нашей студии, над которыми я взял шефство, помогая делать им первые шаги в кино.
Тамара приходила, навещала меня. Ей не приходится дежурить у моего изголовья, обычно мы сидим на скамеечке во дворе. Молча. Говорить вроде бы не о чем, она выкуривает сигарету и прощается. Я, с одной стороны, как ребенок, в душе злорадно торжествую - вот видишь, не верила, а я заболел и серьезно, а с другой стороны, нет-нет и шевельнется в душе страх: а что, если и правда...
Спросил у Тамары - почему это она так резво обзвонила всех родных и знакомых и сообщила им о моей болезни? Она в ответ недоумевающе уставилась на меня:
- Удивляешь ты меня каждый раз, когда не понимаешь таких элементарных вещей. Должны же теперь все знать, почему я одна... или с кем-то вместо тебя... Ну, я имею ввиду, на улице, в метро... И потом. что тут плохого - проверишь кто как к тебе относится, придет навестить тебя в диспансер или испугается...
