"Я понимаю, что вы хотите мне сказать, мистер Бомонт."
Голос Бомонта сказал: "Я уверен, что когда ее найду, она придет в себя. Но нужен кто-то знакомый, вот и все."
"Если вы реально думаете, что она там, мне не нравится, что вы собираетесь туда в одиночку."
"Я отправляюсь туда немедленно. И надеюсь увидеть вас."
"Я же сказал, что приду, черт побери!" Но в трубке были только гудки разрыва связи.
x x x
Больше, чем хилые угрозы Бомонта, последствия вчерашнего вечернего запоя повлекли Толли вниз в арендованную машину и далее по дороге на север от Оксфорда. К тому времени, когда он запрыгал по грубой грунтовке в сторону Стипл-Хейстона, страх начал тучами заволакивать его легкомысленное безрассудство, но было уже слишком поздно поворачивать.
Там, в конце дороги, уже стояла маленькая машина, и ворота в изгороди были открыты. Толли позвал Бомонта. Тьма приняла его голос и проглотила его. Кожа его покрылась мурашками, он выбирал путь по земле, иней хрустел под башмаками. Стоял резкий холод, рассвет серым комом выделил насыпь железной дороги.
Толли прошел четверть расстояния кочковатого участка, где когда-то находилась деревня, но там не было ни следа Джеральда Бомонта. Он почти повернул назад, когда заметил движение среди деревьев впереди, тех, что росли вокруг усадьбы. Он застыл, кровь его тяжело колыхнулась в каждом уголке тела: но это была собака Бомонта. Пес неуверенно шел навстречу с опущенным хвостом.
"Хороший парень", сказал Толли. "А где же твой хозяин, а?"
Пес завизжал, потом побежал к деревьям; когда он увидел, что Толли не следует за ним, то затанцевал на месте и загавкал. Толли снова позвал:
"Бомонт!"
Ночь. Молчание. Дыхание Толли парило в воздухе.
А потом он услышал слабый и очень далекий, но резкий скрежет металла о металл. Каждый волосок у него на затылке приподнялся, когда волной холодного пота омыло кожу. Он повернулся и на фоне слабого света восхода увидел черную фигуру на вершине насыпи. Мгновение она стояла неподвижно, потом, казалось, бросилась вниз по крутому склону, двигаясь быстро, словно скользящая птица. И уже путь отступления Толли был отрезан, он повернулся и побежал, пес тоже секунду бежал за ним, потом повернул в сторону деревьев.
Толли мчался дальше, тяжело дыша и едва осмеливаясь оглянуться. В голове не осталось ничего, кроме глухого стука пульса и слепого стремления убежать, убежать до того, как эта тварь доберется до него. Спотыкаясь, он вбежал в церковные ворота, гравий разлетался под его мелькающими ногами. Дверь, дверь...
Она поддалась. Толли ввалился внутрь и навалился на дверь. Вокруг церкви закружил сильный ветер, воя и завывая, дребезжа пластинами витражного стекла. Толли нащупал в плаще коробку спичек, при свете спички нашел железную задвижку на двери и задвинул ее как раз тогда, когда в дверь с другой стороны кто-то врезался. Ветер стал выть еще громче: фанерка, что заменяла разбитое стекло, с треском влетела внутрь, и густая горелая вонь начала заполнять темное пространство церкви. Спичка обожгла Толли пальцы. Он бросил ее и мгновенно зажег другую. Быть одному во мраке было невыносимо.
Что-то по другую сторону двери начало крутить ручку взад-вперед. Толли отшатнулся, что-то стукнуло его под колени и он повалился на каменный пол. Толли зажег еще спичку. Скамья. Стопка маленьких книжечек, сложенных на одном конце, рассыпалась у его ног. Молитвенники. Он поднял одну и ее красная обложка запорхала, словно крылья мертвой птицы. Мертвой, мертвой и похороненной. Он понял, что это его единственная надежда.
Прежде всего ему нужен свет.
Он поднял с алтаря одну из толстых свечей и несколькими спичками зажег ее, потом прикрепил к краю пульпита, накапанным с нее же воском. Все это время ветер выл и хныкал, и не прекращались удары в дверь, подчеркнутые царапающими звуками, как будто ногтями скребли по витражным стеклам разбитого окна. Толли с ужасом увидел, как выпал один стеклянный фрагмент, потом другой - маленькие блестящие метеоры. Он листал тонкие странички молитвенника, пока не дошел до погребальной службы, и начал.
Ветер не умирал, когда он читал погребальный псалом, но удары в дверь превратились в частое стаккато, и больше не падали осколки стекла. Когда он дошел до середины, удары стихли совсем. Толли читал дальше, казалось, что груз спадает с его груди, ветер стихал вокруг церкви, бубнящий стон, доходящий почти до порога слов. Опасность, опасность. И пока он читал, казалось, что он больше не один в церкви, что темная тень заняла середину передней скамьи. Он не осмеливался отрывать глаз от страницы, чтобы не запнуться в своем распеве, но тень все-таки сидела на краю зрения, неопределенная, нереальная, но явно присутствующая здесь.
А потом, с пересохшим горлом, Толли дошел до конца службы и понял, что последнюю часть ему надо прочитать на могиле. Он заколебался, и ветер поднялся снова, пламя свечи затрепетало. Делать было нечего: обряд надо довести до конца.
Тень на скамье растаяла, когда держа перед собой свечу, Толли пошел по проходу и стал возиться с тяжелой дверной задвижкой. Он скользнула назад и он повернул ручку.
Ветер дунул ему в лицо.
Пламя свечи легло горизонтально, но все-таки не погасло.
Снаружи не было ничего, кроме серой тьмы.
Когда он шел среди стоящих рядами могильных камней в сторону отдельной пары могил под тисом, Толли ощутил некое давление в спину, но принудил себя не оборачиваться. Он встал лицом к могиле неизвестного и при свете свечи начал читать завершающую часть службы:
"...ныне отпущающи... приими душу грешного раба своего Орландо Ричардса..."
И пока он читал, эти слова стали больше, чем просто слова, каждое стало грузом, который надо было поднять и положить, каждое как отдельный камень в торжественном здании, что он строил. Он дошел до последней фразы и, несмотря на боль в горле, прочитал ее громко, почти триумфально. После заключительного аминь он услышал далеко в зимнем рассвете - ибо уже наступил рассвет, хотя все еще было так темно, что он не различал цвета - пропел петух, традиционный конец магической ночи. Толли задул свечу и острым краем ключа от своей машины написал на могильном камне имя Орландо Ричардса. Сделано.
x x x
Когда он зашагал прочь от церкви, каждый шаг по замерзшей земле был легким. Кончено, думал он, руки его слегка дрожали от облегчения. Сделано. Я выполнил свой долг, искупил совершенное моим прадедом. Когда он шел краем деревьев и мимо каминной трубы разрушенной усадьбы, к нему стремглав с бешеным лаем выбежал навстречу пес, пританцовывая вокруг, и снова побежал в развалины, оборачиваясь и гавкая. Толли последовал за ним.
