В начале этих событий Джон решил, что обязан сохранить за своим народом достаточно власти, чтобы люди его могли жить у себя дома в большем или меньшем согласии со своими традициями и желаниями. Он уступал централизации в течение нескольких лет, понемногу, шаг за шагом, оспаривал каждый пункт и в конце концов достиг своего желания. В итоге он получил статус сквайра, владельца значительной собственности, пользующегося различными почестями и привилегиями, но тем не менее обычного гражданина. Жизнь отнесла его к числу магнатов, и влияние его основывалось на уважении и признательности всего океанского северо-запада.
Дэниэл, как третий сын Джона, должен был унаследовать от отца лишь незначительное состояние и никакого положения. Но это вполне устраивало его самого. Дэниэл наслаждался своей юностью — лесами, горами, бурными реками, морем, лошадьми, машинами, кораблями, самолетами, оружием, друзьями, обычаями гвардейцев, простым великолепием дома, пока он не превратился во дворец, визитами к родственникам матери и в близлежащие города, где удовольствия и культура постепенно становились более сложными. В нем жила беспокойная душа, наследие воинственного дома, и в отрочестве Дэн часто дрался, общался с дружками из низов общества и укладывал на спину девиц из прислуги. Наконец он записался в Чрезвычайный Корпус миротворческих сил Всемирного Союза. Это произошло как раз вскоре после учреждения этой организации. Сам Союз в ту пору еще оставался младенцем, которого многие хотели бы придушить. Силы корпуса были разбросаны по всему земному шару, — а позже и вне пределов его, — и многие сослуживцы Дэна были просто обвешаны оружием и пользовались им без промедления. Серия мелких карьер в конце концов перенесла Бродерсена на Деметру.
Нынешние знакомые его полагали, что молодость Дэна осталась где-то далеко позади него в пространстве и, быть может, еще на полсотни земных лет отставала во времени. Сам он редко думал об этом, потому что был очень занят.
Устроившись удобно в кресле, Дэн извлек трубку и кисет с табаком.
— К черту торпеды! — прогрохотал он. — Полный вперед!
Генерал-губернатор Деметры заморгала, недоуменно глядя на него из-за стола. — Что?
— Так говорил мой папаша, — пояснил Бродерсен. — В данном случае это значит, что вы попросили меня лично явиться в ваш кабинет, не пожелав обсуждать события по телефону. А теперь все ходите на цыпочках словно вокруг да около нечищеного коровника. — Он ухмыльнулся, желая показать, что не имеет в виду плохого. На самом деле, по его мнению, все обстояло как раз наоборот. — Незачем держать меня дольше чем нужно и придираться к моей речи. Лиз ждет меня домой к обеду, и если бифштекс пережарится, мне не будет прощения.
Аурелия Хэнкок нахмурилась. Это была внушительная женщина; пожалуй, излишне полная, с грубоватым лицом и короткими седыми волосами. Между пальцев, покрытых желтыми пятнами, дымилась сигарета, голос охрип от курения, и, по слухам, Хэнкок увлекалась уколами от рака. Как обычно, она была облачена в одежду, скроенную по земной консервативной моде: зеленую блузку с обшитым серебром открытым воротником, расклешенные брюки и позолоченные сандалии.
— А я старалась угодить вам.
Бродерсен постучал пальцем по чашке своей трубки.
— Благодарю вас, — отвечал он. — Но едва ли эта ерунда может быть приятной темой для разговора?
Она взвилась:
— Откуда вы знаете, о чем я хочу говорить?
— Незачем кипятиться, Аури. О чем еще мы можем говорить, кроме «Эмиссара»?
Хэнкок затянулась сигаретой, выдохнула и проговорила:
— Ну ладно! Дэн, я хочу, чтобы вы перестали распространять эти россказни о том, что корабль вернулся. Это попросту не верно. А у меня — и у моего персонала — много дел; и не нужно добавлять к ним необоснованные подозрения в том, что Совет обманывает народ.
Бродерсен приподнял кустистые брови:
— Кто там говорит, что это я распускаю слухи? Я не появлялся в эфире и не вещал об этом с ящика в Годдард-парке. Четыре или пять недель назад я интересовался тем, что вы слыхали об «Эмиссаре», а после того еще пару раз задавал тот же вопрос, и вы всякий раз отвечали мне «нет». Вот и все.
— Это не так. Вы говорили…
— С друзьями — безусловно. А с каких это пор ваши фараоны подслушивают разговоры?
— Фараоны? Полагаю, вы имеете в виду полицейских детективов? Нет, Дэн, безусловно, нет. За кого вы меня принимаете? К тому же зачем мне это, когда в Эополисе всего полмиллиона жителей, которые любят посплетничать? Все слухи автоматически попадают ко мне.
Бродерсен посмотрел на Хэнкок с явным уважением. Он считал ее политической выскочкой, выслужившейся в партии Действия Североамериканской федерации, протеже и помощницей Айры Квика, но, по-крупному, на Деметре она прекрасно справлялась с делами, выполняя функции посредника между Советом Союза и разными группами все более разочарованных колонистов. Легкая жалость: муж ее на Земле был весьма влиятельным адвокатом, но здесь для него не было дел, и, невзирая на все старания сохранить себя, все знали, что он крепко пьет и не желает лечиться. Впрочем, это делало Аурелию Хэнкок еще более опасной. Своя рубашка ближе к телу.
— В первую очередь я известил об этом вас, — сказал он.
— Да, и я отвечала, что безусловно бы услыхала, если…
— Вы так и не убедили меня в том, что мои свидетельства ложны.
— Я пыталась, но вы не хотели слушать. Подумайте сами: как мог ваш робот на таком расстоянии определить, что из Ворот появился именно «Эмиссар»? — Хэнкок снова нахмурилась. — А обман Астронавтического Контрольного Совета относительно истинного назначения аппарата, как вам известно, отрицательно скажется на продлении ваших лицензий.
Бродерсен ждал подобного выпада.
— Аури, — вздохнул он с чувством. — Позвольте мне изложить точную информацию о том, что случилось.
Он поднес огонь и раскурил трубку, обвел взглядом комнату, мебель соответствовала его вкусам: синтетики почти не было, в основном ручная работа, выполненная из материалов, доступных колонии около семидесяти лет назад, когда возраст поселения на Деметре не превышал одного поколения. («Половина земного столетия, — пронеслось в его голове. — Действительно, я насквозь пропитался этой планетой».) В сливочно-белой, в завитушках, обшивке стен отражалась ваза солнцецвета, стоявшая на столе, а на полке сзади ошеломлял голографический пейзаж горы Лорн с обеими лунами, стоящими высоко над ее снегами. Два окна справа открывались в сад. У кованого железного забора росли земная трава и розы; огромный громовой дуб, оставшийся от исчезнувшего леса, колыхал своими сине-зелеными листьями, выдыхая слабый имбирный аромат; и заросли пращеносца торжествовали над металлом. Улицы были полны движения: пешеходов, велосипедистов, пузырьком проплывала машина, был похож на змею грузовик, жужжа на воздушных подушках. По другую сторону дороги высился пастельный трапецоид нового дома. Тем не менее небо над головой было синей, чем в любых краях на Земле, а свет почти полуденного солнца напоминал о земном закате. Примерно за полсекунды Дэн вспомнил, что и барометрическое давление здесь ниже, а тяготение составляет восемьдесят процентов земного, но тело уже слишком привыкло к тому и другому и более не реагировало на различия.
