Лица швейцарцев оставались непроницаемы. Они сидели неподвижно, лишь Андолини слегка перемещал видеокамеру, постоянно держа Рокфеллера в фокусе.
– Бьюсь об заклад, что у вас, ребята, таких игрушек нет и в помине. – Рокфеллер достал из ящика обойму и привычно вогнал ее в ручной пулемет. – Ведь и ежу понятно, что в Европе классно изготовляли только часы! Но вам наверняка по силам сделать копии с моей малютки. Ведь так? – Он на секунду замолчал. – Так я вам вот что скажу. Дайте мне штук тридцать таких игрушек, ну и, конечно, патроны к ним, а я через день положу к вашим ногам весь Западный Роли. Ну как, честная сделка?
– Силой оружия глобального кризиса не разрешишь.
– Тогда нужно более мощное оружие!
Шпитцлер невозмутимо кивнул и сказал:
– У нас есть более мощное оружие. Пули, начиненные гуманизмом.
– Что-что?
– Пули, начиненные гуманизмом. – Шпитцлер говорил с теми же интонациями, с какими в былые времена читали лекции опытные профессора в университете. – Люди хотят долгой жизни и не желают быстрой смерти от оружия. Пули, начиненные гуманизмом, позволяют нам создать такую социальную среду, в которой медикаменты будут справедливо распределены без насилия.
– Людям, сколько ни дай, все мало.
– В душе каждого живут ангел и злобная обезьяна. За многие века люди выработали такой образ поведения, который позволял им жить в мире с соседями, но неожиданно появился омолаживатель и разрушил все моральные устои. Нам следовало научиться жить по новым правилам. И мы научились. Вместе с дозой омолаживателя мы теперь выдаем и пулю гуманизма – наше собственное достижение в медицине.
– Так пуля, начиненная гуманизмом, вовсе не пуля? – спросил удивленный Сниффи. – Выходит, она – некий нейрофизиологический препарат?
– Вы как всегда правы, мой юный друг. Пуля, начиненная гуманизмом, предназначена для особенно агрессивных человеческих особей, а для всех остальных – обычный раствор того же самого препарата, вводимый в организм добровольно в виде инъекции. Я не нейролог и не могу объяснить принцип действия препарата гуманизма, но знаю точно, что он, воздействуя на мозг, пробуждает в людях жалость, усиливает симпатию к другим людям, восстанавливает утерянную с появлением омолаживателя способность человеческих существ вести себя в соответствии с установившимися нормами морали.
– Сдается мне, что ваша пуля гуманизма – обычный наркотик. – Рокфеллер поморщился. – Говорите, каждый в Европе принимает его?
– Каждый, кто пользуется омолаживателем. Бессмертие не дается даром. Лучше уж пуля гуманизма, чем свинцовая пуля.
– Ваша пуля гуманизма – обычный промыватель мозгов! – возмущенно воскликнул Сниффи. – Может, вас и устраивает, что люди в Европе превратились в послушных овечек, но у нас, в Америке, такой фокус не пройдет!
– Нам тоже такое положение вещей не нравится, – сказал Шпитцлер. – Благодаря пуле гуманизма мы вышли из состояния кризиса, но изготовлять пулю гуманизма дорого и сложно, а производство обоих препаратов – омолаживателя и пули гуманизма – быстро истощает наши ресурсы. Поэтому мы разработали план. Мы хотим изменить генную систему человека так, чтобы его организм сам непрерывно вырабатывал и омолаживатель, и препарат гуманизма. Тогда людская натура навсегда изменится на клеточном уровне, ангел в душе каждого победит злобную обезьяну. На Земле навсегда восторжествуют мир и порядок!
– В мелочности идей вас не упрекнешь, – прокомментировал речь Шпитцлера Сниффи.
– Мы серьезно работаем над своим проектом, – сказал Шпитцлер. – К несчастью, ощутимых результатов пока не достигнуто.
– Удивляться нечему! – восторжествовал Сниффи. – Ведь для осуществления вашей затеи нужны не умники профессора из университетов, а настоящий гений!
– Вот потому-то мы столь усердно разыскиваем Сидни Хаверкемпа, – пояснил Шпитцлер. – Он подлинный гений. Но к тому же он еще и аморальный тип. Именно из-за него на Земле погибло три миллиарда человек. Отыщите для нас Хаверкемпа, мы вгоним в него пулю гуманизма, перевезем в Цюрих и засадим за работу в фармацевтической лаборатории. Он наверняка справится с поставленной задачей, и тогда мы изменим мир к лучшему.
– Пулям гуманизма я предпочитаю пули старого образца, – заявил Рокфеллер. – Они гораздо дешевле, да и действуют эффективнее.
– Не представляю, каким образом Хаверкемп использует здесь свои гениальные способности, – сказал Шпитцлер, не обращая внимания на Рокфеллера. – Он расходует свой интеллект попусту. Доставьте его нам, и он сможет работать во благо человечества и, быть может, даже загладит свою вину перед людьми.
Говорил Шпитцлер напыщенно, но в голосе его звучал холод. Именно такие напыщенные, произнесенные холодными безучастными голосами речи преподавателей в старших классах школы, а затем в университете в былые времена приводили Сниффи в ярость. И сейчас в его душе разразилась буря.
– Загладит свою вину перед людьми?! – воскликнул он. – Как бы не так! Да лет через двести вы будете благодарить Сидни Хаверкемпа, стоя на коленях!
Шпитцлер, спокойно оглядев его, произнес:
– Хаверкемп совершил величайшее преступление в истории человечества.
– История закончилась. Теперь мы переживем историю!
– А почему собственно, вы, мой юный друг, защищаете доктора Хаверкемпа? Ведь именно по его вине ваша страна повержена в руины. То же самое произошло и у нас в Европе, но мы потихоньку выходим из кризиса, а ваша бедная Америка представляет собой кучу сброда, дерущегося за чудо-препарат.
– Следи за своей речью, приятель! – рявкнул Рокфеллер. – Не такие уж вы великие!
– Не хочу дискутировать с вами на эту тему. Я видел здесь достаточно ужасов. Боюсь, что вы погибнете, но протянутую нами руку помощи так и не примете.
Рокфеллер сел за письменный стол и в ярости сжал кулаки.
– Так вот что вы задумали на самом деле. Хотите нашей всеобщей гибели, чтобы весь континент достался вам? Не выйдет! Помните, что один американский боец положит целый взвод ваших бесхребетных европейцев-моралистов! Напрасно только мы, американцы, в свое время освободили Европу от немцев-нацистов.
– Немцы давно уже не нацисты.
– С тобой все ясно. Нацистская свинья!
Сниффи был рад тому, какой оборот принимают события.
– Может, эти яйцеголовые и спелись со слюнтяями из Университетской Оборонной Лиги, но настоящих мужчин из Торговой Палаты им не облапошить! – воскликнул он. – Не позволяйте этим пожирателям сыра водить себя за нос, генерал!
Наконец Шпитцлер вроде бы забеспокоился.
– Мы не вооружены. – В доказательство он вытянул вперед руки. – Мы действительно пытаемся найти общий язык не только с вашим, но и с другими вооруженными формированиями в Америке, но только лишь ради вашего же собственного блага. Пуля гуманизма принесет мир всем. Она спасет человечество!
