Она услышала шаги в коридоре. Осознала, что уже поздно. Две первые пары прошли, и заканчивается обед.
Две пары и обед нового дня! Она вырвалась из кольца, она сделала… Что-то… И что-то случилось с ней.
К ее двери подходили — снаружи. Белыми руками она схватила швабру, стоящую в углу, и просунула древко в дверную ручку. И в ту же секунду в дверь постучали — это был стук Егора, быстрый, уверенный: тук. Тук-тук. Тук-тук.
— Саня? — в голосе Егора были и напряжение, и беспокойство. — Ты дома?
Швабра-задвижка дернулась — дверь пытались открыть.
— Сашка? Алло?
— Я…
Голос звучал жутковато. Сашка прокашлялась.
— Ты что там, заболела?
— Да, — сказала Сашка. — Я заболела и сплю.
— Послушай, — сказал Егор, приблизив, по-видимому, губы к замочной скважине. — Надо поговорить.
— Я… не могу. Я плохо выгляжу.
— Плевать, — сказал Егор, в его голосе было нетерпение. — Переживу. Открывай.
— Не могу. Потом.
Пауза. Егор, наверное, оглядывался; наверное, он чувствовал себя идиотом — вот так стоять посреди коридора перед запертой дверью.
— Впусти меня. Что я тут торчу, как дурак!
— Не могу, — прохрипела Сашка. — Я… сплю.
— С кем? — после коротенькой паузы спросил Егор.
Она попятилась от двери. Она понимала, что сейчас надо сказать что-то остроумное, пошутить, будто бы в ответ. Но она так растерялась, что не могла ничего придумать.
— Ну ладно, — тихо сказал Егор.
И она услышала, как удаляются его шаги по коридору.
* * *
Она надела перчатки, чтобы скрыть свои руки. Она надела самые черные колготки и самые плотные джинсы. Два свитера один на другой. Теперь она видела мир только кожей лица, и картинка получалась привычной, хотя и неполной.
Ее темные очки не были достаточно темными, чтобы скрыть белые слепые глаза. Тогда она нарисовала глаза фломастером на веках. Трудно и неудобно было ходить с закрытыми глазами, но ничего лучшего она не могла придумать.
Спрятавшись таким образом — прежде всего от себя, потому что больше никого в комнате не было — Сашка села за стол и раскрыла текстовой модуль. По привычке, потому что читать сейчас она все равно не смогла бы.
Дело стронулось с мертвой точки. Тишина, или что там было на диске, вошла и воцарилась. Сашкино тело продолжало меняться; она чувствовала, как натягивается и обмякает кожа, как пульсирует студенистый ком в груди, а позвоночник подрагивает, будто труба, качающая вверх-вниз массы горячей воды.
Ничто и никогда не будет по-прежнему. Мама… Егор… Костя… Оцепенев за письменным столом, Сашка думала, что, может быть, вчера было лучше, и вчера следовало оставить все как есть?
За окном шел снег. Оттепель, мокрый снег, ветер! Все, как обещали, все сбылось… И наступило завтра.
А Костя пришел утром на пару — и не увидел Сашку!
Она встала. Накинула куртку. Села опять. Костя помнит все, что она сказала… И все, что случилось вчера, уже внесено в историю их жизни. И подоконник. И эти батарейки… Они раскатились по всей комнате, дешевые, китайские, но все равно их слишком много, они не успели бы истратиться за одну только ночь. Или ночь тоже повторялась кольцом — еще, и еще, и еще?!
Сашка метнулась по комнате из угла в угол. Открыла форточку. Закрыла опять. Она должна была прийти на первую пару! Но как она пойдет в таком виде? Как она хоть перед кем-то покажется в таком виде?!
Она снова уселась перед столом и подумала о Егоре. Любовь ее привела к нему в постель — или добрый совет горбуна? «Имеет значение ваш чувственный опыт, ваш гормональный статус…» Она сколько угодно может врать себе, что вот, любовь подкралась незаметно, но исключительно вовремя, такое удачное совпадение…
Вчера Егор сказал: «Давай поженимся». Нет… нет! Сашка схватилась за голову; вчера, именно вчера она в раздражении оборвала его: «Только не говори, что нам надо пожениться». Она не думала, что именно этот день, эта раздраженная реплика останется в ее жизни… И в его жизни. Она не удержала себя в руках… Потом не пришла, хотя и обещала, потом этот скандал с Женей, он внесен в историю. Костя молодец, что не стал оправдываться. Но Егор…
О чем она думает, превращаясь в чудовище, может быть, умирая?!
…А Егор первокурсник. Он понятия не имеет, каково это — сдавать сессию, и что связывает на самом деле Сашку и Костю. Не пошлая история о том, как мальчик девочку любил, она ему не давала, тогда он нашел другую, покладистую. Их связывает прошлогодняя Костина пересдача, те пощечины, от которых у Сашки болели ладони — она била его, чтобы он учился, чтобы он сдал, чтобы он выжил.
Их связывает вчерашний вечер, когда Костя не решился ее ударить… но все равно вернул долг. Потому что хотел, чтобы выжила Сашка. И будь проклята та килька в томате, водка с пепси-колой, нечистая постель и дверь, запертая на швабру. Все у них могло быть по-другому. Все.
А Егор — собственник; его девушка должна открывать ему дверь всегда и по первому требованию. Что бы с ней не происходило. Надо было открыть ему дверь! Надо было открыть и сбросить одежду! Чтобы он понял…
Может быть, Костя придет? Спросит, что с ней случилось? Или, после вчерашнего Жениного демарша, побоится без крайней надобности подниматься на второй этаж?!
Сашка осталась одна. Совершенно, космически. И не ужасная метаморфоза тому причиной, а чья-то ревность и чья-то гордость. Обычные вещи. Можно сказать, бытовые.
За окном постепенно темнело. Приближалось время занятий с Портновым; Сашка с трудом поднялась. Забыв на столе раскрытый учебник, накинула куртку. В карманах звенела мелочь.
Низко надвинула капюшон, поправила темные очки на носу. Вышла из комнаты. Мир покачивался; Сашка видела его кожей щек и потому казалось, что она стала на несколько сантиметров ниже.
В конце коридора болтали два первокурсника; увидев Сашку, вытаращили глаза и замолчали на полуслове. Она прошла мимо, неуклюже кивнув — будто дернув головой. Первокурсники смотрели с ужасом.
Пусть расскажут Егору, отрешенно подумала Сашка.
Снег во дворе был вытоптан. Бездомные собаки разукрасили углы желтыми иероглифами. Сашка видела глаз вороны, умостившейся на голой липе. Видела каждый окурок, втоптанный в грязь перед входом в институт. Поворачивая лицо, видела потоки воздуха разной температуры — теплые струйки поднимались из форточек, сырое марево дрожало над крышей. Оттепель.
Отвечая на чьи-то приветствия, ловя недоуменные взгляды, она вошла в институт. Уже взявшись за ручку аудитории, вспомнила, что так и не успела даже по первому разу прочитать для Портнова параграф.
