На переборку упало смазанное подобие тени – кто-то зашел ко мне в отсек, оставаясь для меня невидимым. Мягкие шаги, слабый шорох одежды… Их мог произвести кто угодно, по этим признакам я был бессилен опознать вошедшего. Зато когда в мой нос ударил знакомый табачный перегар, я возликовал: наша взяла!
– Очухался? – послышался грубый голос, и надо мной нависло коричневое лицо Рамона. – Моргнуть хоть можешь?
Я не мог. Рамон недовольно покряхтел. Быть может, он решил, что я симулянт? Ну, если так, то очухаюсь – поговорим!
– Ладно, слушать хоть можешь? – спросил Рамон. Я мог, но не знал, как сообщить ему об этом. – Короче, мы летим к Трем Сестрам. Оба катера у нас на борту. До первого хребта нам еще минут десять-двенадцать. Там мы бросаем платформу, все равно земляне скоро поймут, что к чему, и грохнут ее, и пересаживаемся на катера. Пойдем ущельями. Если не угробимся, то уже через час ты увидишь своего дядю Варлама…
Он ушел, а я остался в том же дурацком положении, в каком очнулся. Мне хотелось расспросить Рамона о многом. О том, кто ведет платформу, например. О потерях. И как вообще прошла первая фаза операции «Темпо»? Результат мне известен, а каковы подробности?
Пришлось, однако, ждать. Десять минут – вечность, если нечем заняться. Не дрожать же от страха, думая: грохнут нас земляне на подлете к горам или не успеют сообразить, что происходит, и принять решение? Да и дрожать меня летаргатор отучил; для дрожи нужно, чтобы хоть какие-нибудь мышцы работали. Чтобы убить время, я начал было перемножать в уме трехзначные числа и от волнения сажал ошибку за ошибкой, затем спел про себя пару якобы народных песенок из репертуара дамы Фарбергам и, конечно, взбеленился. Правда, это ничуть не помогло моему телу стать менее деревянным.
Посадку я ощутил как слабый толчок – стало быть, все-таки оживал помалу. Когда меня перегружали в катер, я услышал чью-то реплику: «Гляди, у него веко дергается», – и не сразу понял, что речь шла обо мне. По-моему, ничего у меня не дергалось, но я предпочел поверить на слово. Легко верить тому, что радует. Ладно… Подождем. Будем оживать помалу. А что еще мне остается?
В катер, кроме меня и пилота, сел только один человек. Второй катер я не видел и с полминуты не мог понять: как же все бойцы Рамона поместятся в нем?
Потом сообразил: поместятся. Их стало меньше. Земляне, даже попав в западню, не отдали платформу без боя, а где бой, там и потери. Что ж, на войне как на войне.
Прогромыхала короткая очередь – наверное, кто-то из ребят Рамона ликвидировал не нужного более пилота. Наверное, наши потомки, если они у нас будут, когда-нибудь скажут, что это было жестоко и не оправдывалось необходимостью. Пусть говорят. Что они понимают в войнах, потомки?
А ведь мы и воюем как раз за то, чтобы им не пришлось детально разбираться в этом предмете…
Если бог существует, то он был на нашей стороне: мы долетели благополучно. А если существует не один бог, а множество, во что верит часть нашего народа, то среди этих богов несомненно были болельщики, сочувствующие и подыгрывающие нам. Мне было легко так думать, я, видите ли, с детства не религиозен. Это у меня от мамы. Не сомневаясь в существовании бога, она тем не менее не принадлежала ни к одной конфессии, бранила священнослужителей невеждами и жуликами, часто повторяла, что творцу Вселенной нет никакого дела до такой мелочи, как человечество, и, кажется, не верила в загробную жизнь. Я пошел дальше и до последнего времени вообще не размышлял на эти темы. Инженеру – если он хороший и востребованный инженер – не до абстрактных размышлений, его голова занята совсем другими вопросами. По-моему, если бы бог хотел, чтобы я верил в него, он создал бы особый отдел моего мозга, ответственный за данную задачу. Поскольку он этого не сделал, я молчаливо предполагал, что его либо вообще нет, либо он полностью удовлетворен биологической конструкцией по имени Ларс Шмидт. Ну и прекрасно, меня эта конструкция тоже в основном устраивает.
Мне понадобилось попасть под летаргатор, чтобы задуматься: а что такое бог вообще? Быть может, бог – это везение? В смысле, везение – не проявление его деятельности, а он сам?
Любой теолог забрызгал бы меня слюной, обвиняя в гнусной ереси, ну да я не собирался оповещать весь мир о моих гипотезах. У меня имелось более насущное занятие – приходить в себя. Я видел дядю Варлама – ускоренного, зыбкого, как привидение. Он подсел ко мне и пытался поговорить, но издавал какое-то чириканье. Вот ведь пакость: один ускоренный, другой неподвижный, и некому усреднить нас.
– Ладно, – сказал дядя Варлам, не добившись от меня толку, – или мне лишь показалось, что он прочирикал «ладно»? Меня сейчас же погрузили на носилки и понесли по очень неровной местности. Я слышал шум ручья, а боковым зрением временами видел скалы. Кажется, путь шел по дну ущелья. Куда? Я хотел спросить и не мог. Оказалось – в пещеру. В ней было сыро и очень прохладно, но я обрадовался уже тому, что могу ощущать холод. Как ни странно, в первом же расширении подземного туннеля кто-то поставил армейскую палатку. Для чего? Чтобы с потолка не капало за шиворот?
Меня втащили в палатку и оставили в ней. Я был не один, рядом находились еще трое или четверо человек – правда, уставившись в потолок палатки, я мог сосчитать их только по сопению или храпу. Все они спали. Тоже, что ли, жертвы летаргатора?
Потом меня осенило. Наглухо застегнутая палатка предназначалась для тех немногих, в кого первым делом следовало внедрить «темпо». Наверное, это были пилоты. Если так, то и мое место было здесь. Я тоже пилот и к тому же вхожу в Штаб.
Мучительно потянулось резиновое время. Спустя несколько часов я уже мог шевелить кончиками пальцев и ворочать глазными яблоками. Тут бы мне полагалось начать делать гимнастику для тех мышц, что уже повинуются мне, и тем ускорить мое возвращение в строй, но летаргатор уж такая штука, что остаточное действие его излучения проходит само в срок, определяемый полученной дозой и особенностями организма, гимнастика тут не поможет. Тогда я стал думать о второй фазе операции.
Потом через тамбур пролез Рамон, принес еды и воды и уже не ушел. В палатке сразу стало тесно и шумно. Пробудились спящие. Трое из них оказались пилотами антиграв-катеров, а один – пилотом вертолета. Что-то негромко зашипело, и Рамон объявил мне, что была вскрыта очередная капсула с «темпо» и что концентрация этих микроорганизмов в палатке много больше, чем в атмосфере Марции, так что можно надеяться на быстрый переход к ускоренному образу жизни.
– Думаю, сутки или даже еще меньше, – гудел Рамон. – Потерпим, а? Ты думаешь, тебе плохо пришлось? Это мне плохо приходится. Курить охота, сил нет, а нельзя… Или, может, все-таки можно, а? Одну только трубочку?..
