Вот сюда-то и попёрла на прорыв толпа хиппи – с цветами наперевес и Дженис Джоплин вместо боевого марша.
К месту ЧП сбежались вояки, голубые каски, полиция. А речка-то – рукой подать. С речки сняли и перебросили к пролому больше всего бойцов, что и требовалось.
Было ещё темно, но рассвет близился. Время тоже выбрали с умыслом.
Спецкостюмы надели в фургоне. Были они не оранжевого цвета, как институтские, а нормальные, грязно-серые. В рабочем режиме – стопроцентно герметичные. И движения сковывали не больше, чем гидрокостюмы… Алекс Мелок проверил напоследок, как дышится: открыл кран баллона, взял в рот загубник, сделал вдох, выдох, – нормально. Остальные члены группы не отставали.
Их было четверо: сам Алекс, во-вторых, некто Шланг – сопляк-сопляком, а уже, говорят, ветеран-сталкер, – и в третьих, баба. Женщину звали Рут Арден, промеж собой – мамзель, в глаза – Миледи. Сотрудница Института Внеземных Культур, доктор физики, и притом боец не из последних, Алекс встречался с ней и на ринге, и на ковре, и в тире. За «мамзель» может и плюху отвесить (Барри до сих пор припудривает «незабудку» под глазом). Ну и первый номер – Шухарт, командир и отец родной. Шухарт – это, знаете ли, авторитет. Жаль, господа Холден с Бигом не до конца понимали, насколько ценного человека они заполучили, а также насколько опасного врага – в близкой перспективе.
Рэдрик был мрачен, даже не улыбнулся, когда полуголая Миледи, влезавшая в костюм, поймала заинтересованный взгляд Шланга и спросила:
– Малыш, ты любил кого-нибудь?
– Любить я ещё не научился, – ответил тот, – но ревновать уже умею.
Алекс хорошо понимал Рэдрика, хоть и был одиночкой: ни друзей, ни родни. Ни, боже упаси, беременной женщины в тылу…
Почему, кстати, в группу включили Шланга? Тайна сия велика есть. Пацану всего восемнадцать! Выглядит он, конечно, страшновато, лицо всё в ожогах и шрамах, а когда ожоги и шрамы соседствуют, накладываются на лице да наслаиваются – это, мама моя, почище Франкенштейна. Тяжело смотреть ему в лицо, и разговаривать с ним тяжело. Обычно и не разговаривают. Он и сам молчит, на вопросы отвечает «да-нет» или даёт односложные ответы. Развёрнутая фраза из его уст – вроде этой, про любовь и ревность, – большая редкость.
Фургон подогнали к самой воде. Пришла пора, помолясь, вылезать на воздух, как вдруг Барри Биг приказал:
– Гайки оставить здесь.
– Как это понимать? – осведомился Шухарт.
– Так и понимай. Все гайки, какие есть, на пол. Вместо них возьмёте пробники. – И открывает ящик, на котором только что сидел. Внутри были металлические капсулы размером заметно поболее гаек. Шухарт брезгливо взял одну.
– Маячки?
– Не твоё дело.
– Ты идиот? В Зону с этим нельзя.
– Это не я, это хозяин.
– Хозяин идиот?
– Но-но! – восстал господин Биг и треснулся головой о потолок фургона. – Поговори ещё. Разгружайтесь, вы, мясо! Быстро набивай карманы пробниками!
Алекс смотрел на Шухарта. Видно было, как борется в сталкере гнев с презрением, с каким трудом человек сдерживает себя. Запросто мог бы сказать, мол, если кто возьмёт хоть один «пробник», я за ваши жизни не отвечаю, и никто бы не дотронулся до этой дряни. Понятно, что Холден с этими маяками хочет контролировать каждое движение группы, но брать их с собой и вправду невероятная глупость… Рэд сдержался. Помнил, мужик, о своей Гуте, о беременной Гуте. Усмехнулся и махнул рукой:
– Делайте, что просят эти идиоты.
Сам опорожнил карманы и демонстративно застегнул их – пустыми. Как же Алекс его уважал…
Барри с подчинёнными остался на берегу – прикрывать. Встречать вернувшихся должны были они же, только не здесь, а на западной окраине. Если кто-то вернётся.
Группа выполнила погружение и скрытно пошла вниз по течению, прячась от прожекторов. У Алекса совсем не было опыта подводной работы, не считая немногих тренировок, организованных сэром Гадотом, потому чувствовал он себя неважно. С ощущением нехватки воздуха справился легче, чем раньше: помогли спокойствие и злость, которые нисходили на него, едва начиналось настоящее дело. Вот и сейчас – злость, покой, буддистская ясность в голове. Дышал, как учили: вдох – долгая пауза – выдох. Медленно двигал ногами. Видимость была никакая, шли без света, держась за руки. Мамзель попросила остановиться, – ага, заложило уши. Прокачала. Потом останавливался Шланг – его тянуло на дно, он подкачал воздух в костюм… А вот и решётка. Граница, установленная человеком. Ток под водой не пропустишь, обломались, жабы, но толщина прута – три дюйма. Ножницы тащил Алекс, ему и перекусывать сталь. Обрезки упали на дно. С решёткой соединялась крупноячеистая сетка, с ней провозились дольше. Затем на дно отправились и ножницы, а группа по одному перебралась на ту сторону. Далее не шли, а еле ползли. Всплывать пока было нельзя, прожектора шарили по поверхности. Шухарт во главе цепочки часто застывал, принимая вертикальное положение, прислушиваясь и приглядываясь. Звуки в воде распространяются лучше, чем в воздухе, но было не просто тихо – загробно тихо. Безнадёжно глухо. Оставь надежду всяк сюда входящий, подумал Алекс… В Зоне он бывал не раз и не два, и каждый раз при пересечении Черты приходила ему на ум эта фраза из Библии… или не из Библии? Плевать. Главное – Черта близка. Фраза про ад была как красная лампочка, загоравшаяся в голове, как сигнал тревоги… Снова Шухарт встал. Подтащил всех за руки и ткнул пальцем. Свет луны проникал довольно глубоко, и хорошо был виден срез, где этот свет преломлялся – русло реки словно раскололи и чуть сдвинули. За спинами осталась решётка, поставленная жабами, а здесь было это. Вторая граница, только нечеловеческая. Шухарт показал знаками: не боись, теперь – самым малым ходом.
«Скол» в воде преодолели без сюрпризов. Он был упругим, требовалось маленькое усилие, чтоб плыть дальше. Как всегда на границе миров, Алекса пробрала дрожь, и подумал он: интересно, что чувствуют другие, не забыть бы спросить на берегу, ведь каждый раз эта трясучка одолевает, а потом он вспомнил, что спрашивал уже, и ему даже что-то объясняли, но всё это было настолько неважно, настолько мелко в сравнении с самим фактом пересечения Черты, что он чуть не выронил загубник, сражаясь с истерическим смехом…
Здравствуй, Зона.
3. Префект Шухарт, 55 лет, вдовецПодозреваю, я кажусь в этих рассказах старше, чем был тогда, старше, к примеру, чем Мелок. Это издержки моего нынешнего возраста и положения. Сделаем скидку и простим. О’кей, ребятки мои?
