— Ну, что, убедились, что вреда мы вам не причинили? — усмехнулся этот самый шеф, поймав мой успокоенный взгляд.
— Да… — я не стал отрицать очевидное.
— Вот и отлично. Макс, ты свободен! — не поворачиваясь к подчиненному, командным голосом рявкнул он, и, дождавшись, пока закроется дверь за пулей вылетевшим в коридор юношей, продолжил:
— Думаю, что последнее, что вы помните — это момент аварии… Можете не отвечать — так оно и есть. Все, что касается официальной версии происшествия, вы сможете просмотреть на новостных сайтах Сети часа через два-три, когда покинете это гостеприимное здание. Не вдаваясь в подробности, сообщу, что в настоящее время вы оба мертвы. Предвосхищая ваши вопросы, госпожа Беолли, скажу, что в условиях разразившегося биржевого кризиса наши специалисты за бесценок скупили акции вашей корпорации, так что в материальном плане вы ничего не потеряете. И хотя ваши счета пока заморожены, после того, как все закончится, вы сможете вернуться к нормальной жизни. До этого момента вы можете пользоваться теми средствами, которые перевел на анонимные счета ваш друг и телохранитель, и ни в чем себе не отказывать. Единственное условие — не покидать этой планеты, так как вероятность вашей идентификации СГО за пределами системы составляет около девяноста пяти процентов. То есть слишком много… По нашим расчетам, операция по аресту лиц, причастных к серии преступлений, объединенных в дело под названием «Зомби», должна завершиться в течение недели. От силы — десяти дней. Так что ваш отпуск будет не таким уж и длинным… Что еще? А, да. Вся информация, которая содержалась на ваших коммах, была скопирована и будет использована в процессе ведения расследования. За ее конфиденциальность можете не беспокоиться — ни один бит ее не появится в Сети, и не будет использован против вас или ваших близких…
— Зачем нам поменяли коммы? — перебил собеседника я.
— После копирования ваши перестали нормально функционировать. Увы, иначе бы у нас не получилось…
— «У нас» — это у кого?
— У одной из немногих служб Лиги, зомбировать сотрудников которой до сих пор не удалось. Думаю, этой информации вам должно быть достаточно…
— Вы докопались до тех лиц, кто стоит во главе угла? — поняв, что большего не добьется, поинтересовался я.
— Да. Вы же чувствуете! — усмехнулся собеседник. — То, что вы — инкуб, нам тоже известно. И эта информация тоже останется конфиденциальной…
— Мы проходим по базам ПЗС?
— Нет. Они контролируются нашими оппонентами и большинством силовых структур, офицеры которых имеют к ней доступ. Можете быть спокойны…
— А на этой планетке царит анархия? — мне стало смешно. — Что за система такая?
— Про Парадизо слышали? — расплылся в улыбке здоровяк. — Это она…
— Папа два раза там… то есть тут отдыхал! — подала голос Элли. — Рай для богатых… Он говорил, что тут есть все, но стоит безумных денег…
— Именно так… И все эти нувориши заинтересованы в высшей степени конфиденциальности. Так что большинство систем идентификации и контроля не работают или работают, скажем так, в фоновом режиме. А служба безопасности планеты — это ширма, за которым скрывается одно из наших подразделений…
— Вы так спокойно об этом говорите… Мы что, обречены? — спросила девушка.
— Нет. Просто у нас есть все основания считать, что эта информация никогда не выйдет за пределы этой палаты. А господину Рейгу я планирую предложить поработать на нас… Но не сейчас, а эдак через недели две-три… Еще вопросы есть?
Вопросы, естественно, были…
* * *
…Отель с избитым названием «Корона» был роскошен настолько, что я порой терялся, пытаясь понять предпосылки, заставившие его хозяев, скажем, размещать в одних апартаментах два спортивно-косметических центра. Или восемь гостевых покоев. Или три бассейна. На мой взгляд, гости спокойно могли снять себе отдельные номера. Интерьеры комнат менялись чуть ли не два раза в день — мощные генераторы голограмм и адский труд обслуживающего персонала творили такое, что Элли периодически отказывалась заходить в спальню, считая, что попала не туда: стены, сдвинувшиеся за время нашего отсутствия вверх или вниз, меняли цвет и фактуру, мебель — форму и окраску, а потолок расцветал буйными картинами в тон к новому интерьеру. Единственным уголком, где можно было отдохнуть от этой фантасмагории, была маленькая детская, где имелся пульт управления эффектами, с которого я смог отключить функцию трансформации. Вторую и последующие ночи мы спали именно там…
…Первые сутки я пытался разобраться в тех изменениях, которые произошли во мне во время процедуры по продлению жизни. В принципе, таковых было немного — я просто в одночасье словно прозрел, поняв, что в мире есть другие люди, а не только моя хозяйка. В принципе, это было довольно интересно — смотреть на других женщин, оценивать их стать, характер, соответствие внешности внутреннему миру. Только вот после каждого такого исследования становилось немножечко страшно: практически все местные красавицы оказывались похожи на гнилое яблоко. Яркая кожура и гнилая сердцевина. Способность к эмпатии здорово действовала на нервы — чувствовать, как, мило улыбаясь, женщина одновременно презирает тебя в душе, было невыносимо. Раньше мне и в голову бы не пришло вдуматься, как ко мне относится кто-то, кроме Элли, а сейчас, получив свободу, я не понял, что с ней делать…
Элли, видимо, догадываясь, что со мной происходит, старалась мне не мешать. И при этом тряслась, как осиновый лист, боясь, что я от нее уйду…
Уходить я не собирался — единственным цельным человеком в моем окружении была именно она, — но слегка дергался от осознания факта, что она слишком сильно в меня влюблена. Я просто не был уверен в том, что в своей новой ипостаси смогу соответствовать ее ожиданиям. И, кроме этого, немножечко боялся того, что не смогу быть с ней таким же искренним, как раньше. Поэтому почти двое суток я прослонялся по роскошному парку перед отелем, изредка загорая на пляже или поднимаясь к вершине небольшой, но очень живописной горы. Вечерами, возвращаясь в отель, я готовил ужин, беседовал с Элли на какие-нибудь отвлеченные темы, рассказывал о полученных за день впечатлениях и ложился спать. В ту же кровать, что и моя хозяйка, но пока сторонясь даже обычных прикосновений. Засыпать сразу не удавалось: чувствовать, как плачет растерянная девочка, было невыносимо, но и лгать ей в лицо я не мог…
Кризис миновал на третье утро, когда, проснувшись, я увидел измученное лицо спящей рядом девушки и вдруг почувствовал стыд и нежность. Активировав транслятор, я попробовал скорректировать снящиеся ей сны, и вскоре увидел на ее лице первую робкую улыбку. Черт, как мне стало приятно! Я аж почувствовал прилив сил и еле сдержал желание вскочить на ноги и чем-нибудь заняться.
