Взгляд Эзука на мгновение затуманивается, словно он никак не может вспомнить, где же в самом деле он был.
— Да так… — отвечает он, наконец, — Гулял… Погода выдалась красивая. Снег падал…
— Гулял? — кажется, я уже абсолютно перестала удивляться его выходкам. — Гулял без оружия по Безмолвию? Любовался на радиоактивный снег, сыплющийся с неба? Птичек с руки кормил… Нормально! Как обычно.
— Что тебя так удивляет?
— Да нет, ничего. Для тебя это и в самом деле норма. — я принюхиваюсь, уловив в кабине посторонний запах. Запах крови… — Вот только… Почему от тебя кровью пахнет.
Эзук вздрагивает, как от пощечины.
— Кровью? — абсолютно искренне удивляется он, — Не знаю. Тебе показалось…
Нет уж, мне такое показаться не может. Пусть обоняние бегуна и не дотягивает до обоняния моей Виктории, коренной жительницы Безмолвия, но все же… Здесь я не ошибаюсь — у Эзука изо рта отчетливо несет запахом крови и свежего мяса. Он определенно охотился!
— Кого поймал? — спрашиваю я.
— Никого! — его взгляд бегает по кабине, ища, за что бы зацепиться. — Я не убиваю живых существ!
— Значит ты съел этого бедолагу живем?
— Я НЕ УБИВАЮ ЖИВЫХ СУЩЕСТВ! — Эзук срывается на крик, и моя рука непроизвольно тянется к ножу. Псих! Сумасшедший! Какой тут, к черту, праведник, которого может услышать Господь. Такой же бегун, как и я, только страдающий странной формой шизофрении. Отчего-то мне кажется, что он и в самом деле уверен, что не ест сырого мяса, не убивает несчастных птичек и зверушек… Раздвоение личности? Когда Эзук номер 2 выходит на охоту, Эзук номер 1 ни о чем даже не подозревает? С ним возможно все.
Вот только эта пуля, сама вышедшая мне в руку из груди Сергея… В то, что это сделал Эзук, или КТО-ТО НАВЕРХУ, вняв молитве Эзука, я не сомневаюсь.
— Ладно, — соглашаюсь я, все еще держа руку на рукояти ножа. Если Эзук окончательно спятит и кинется на меня — я встречу его ударом в шею еще до того, как он сожмет руку в кулак. — Не убиваешь. Мне померещилось… Наверное, это от меня самой пахнет. Или нет, вот, от Вики…
Кажется, такое объяснение его вполне устраивает, и Эзук, успокоившись, поудобнее устраивается на своем сиденье.
— Еще часок — полтора привала, — подвожу я итог, — И снова в путь. Спокойной ночи.
Эзук бурчит что-то неразборчивое еще несколько минут, а затем умолкает, видимо, тоже засыпая. Я же боюсь закрыть глаза… Боюсь, что видение вернется… И еще больше боюсь, что это окажется не просто видением… Но усталость берет свое.
Не физическая усталость — утолив голод бегун в считанные минуты восстанавливает силы. Моральная. Духовная… Лекарство от нее — только сон, и ничего кроме сна. Вот только нужен сон без сновидений, спокойный и размеренный, а вовсе не такой, какой преследует меня.
Я даже не уверена, сплю я, или нет. Вижу ли то, что вижу, или это всего лишь порождение моего уставшего сознания? Это не может быть даже воспоминанием, так как я никогда не видела в непосредственной близи, как стартуют перехватчики…
Три опоры, удерживающие ракету, отходят в стороны, и она на несколько секунд зависает в воздухе, стоя на столбе из огня. Ярко оранжевые струи вырываются из сопла все с большей и большей силой и вот, наконец, мелко дрожа, перехватчик вырывается из плена ракетной шахты. Набирая скорость взмывает в небеса и, включив поворотные руки, ложится на курс, все больше и больше ускоряясь.
Ракета ложится почти параллельно земле, а затем устремляется вперед, салютуя на прощание своим огненным хвостом.
Я встряхиваю головой, отгоняя сон. К чему бы это?… Стартующий перехватчик… Смутно всплывают в памяти обрывки увлечения из прошлого — строчки из давно забытого сонника. Как можно разложить этот сон?.. Ракета… Совершенно не помню, что бы это могло означать. Зато огонь и дым из ее сопла — это, однозначно, опасность. Взрыв… Ну, самого взрыва я не видела, но тут сон можно было бы и домыслить — раз перехватчик стартовал, значит рванет. К чему у нас, там, взрыв? Кажется болезнь. Ну да, лучевая… Естественно.
Что еще? К чему привязаться?.. Ракетная шахта. В годы, когда сонник создавался, таких страшных слов еще и не знали. Что есть шахта по сути? Яма. А яма — это у нас… Напрягаю память, выискивая ассоциации. Жалко, что сонник отбросил копыта еще в день первой атаки…
Точно! Яма — смертельная опасность. Обнадеживающий прогноз.
А что с прошлым сном? Волк — это предательство, помню точно. Крылья… Что-то хорошее. Кажется счастье, благополучие… Зубы, или клыки, если они чистые и сверкающие — тоже что-то хорошее, в ту же степь. А вот чудовище, в которое обратился волк — это уже страх, сомнения, неприятность. Что ж, все туманно как никогда. Может быть хорошо, а может быть и плохо.
Да и вообще, о чем это я? Отродясь не верила во все это. Собственно, тот самый пресловутый сонник купила просто так, ради любопытства, да еще, быть может, даже доказать, что сны не сбываются.
А если сбываются?…
— Эзук! — гаркаю я командирским басом, — Подъем! Трогаемся!
Он сонно бормочет что-то исконно русское, вызывая на моем лице улыбку умиления. Правду говорят, что сон срывает маски. Еще не проснувшийся Эзук, не успевший вспомнить о своей роли праведника, может, оказывается, и матом приложить.
А впрочем, чего это я к нему привязалась? Пусть спит. Нам и с Викой вдвоем хорошо.
— Так ведь, Вика?
Белка, при моем пробуждении соскочившая с моих колен на приборную доску, таращится на меня черными глазенками.
— Так. — сама себе отвечаю я. — Прорвемся, Викусь!
Небо над нами прочерчивает яркая звезда, несущаяся параллельно нам. Мне даже нет нужды переходить в ИК-диапазон, чтобы опознать перехватчки. Оказывается, не фиг было глубоко закапываться в толкование сна, он просто-напросто оказался вещим.
— Эзук! Подъем! — ору я во всю глотку, в бешеном темпе заводя машину и ударяя по газам.
— Что?! — на этот раз он открывает глаза практически сразу, услышав в моем голосе страх. — Что случилось?!
— Песец случился! — лаконично отвечаю я, поворачивая автомобиль задом к тающему в темноте перехватчику. — Держись за что-нибудь, да покрепче. Вика, твою мать, к тебе это тоже относится! Сейчас так тряхнет, что небо с землей местами поменяются.
Белка, видимо поняв мои слова, юркает куда-то вниз, Эзук обеими руками вцепляется в дышащий на ладан поручень, я же до побеления костяшек пальцев сжимаю руль, не отводя взгляда от бокового зеркала.
Господи, хоть бы я оказалась не права! Хоть бы этот перехватчик был выпущен по летящей непривычным курсом ракете! Господи, хоть бы я ошибалась!
