— Так, — кивнул он. — Все так.
Она удивленно посмотрела ему в глаза и опять покачала головой.
— Я думала, ты ударишься в амбицию.
— Зачем? Ты понимаешь меня лучше, чем я сам.
— Возможно. Со стороны виднее. Скажи, Эрнст, я оправдала эти твои надежды?
— Еще как! — Он был искренен.
— Скажи, Эрнст, — продолжала она. — Я когда-нибудь без особой на то нужды вмешивалась в твои дела? Пыталась изменить что-то? Сделать по-своему?
— Пожалуй, нет.
— «Пожалуй…» — Она невесело усмехнулась. — Я, наверное, должна была вмешаться в то, что ты делаешь.
— Вот как? — удивился он. — Зачем?
— Ты пытался изменять реальности.
— Я и не скрывал этого.
— Да, не скрывал. Но я должна была отговорить тебя.
— Должна?
— Не придирайся к словам. Твоя затея была по меньшей мере бесполезной. Для тебя во всяком случае. Куда проще было сделать другое.
— Что? — спросил он.
— Изменить свою родословную. Тебе не приходило в голову отыскать своих предков, ну, скажем, поколения за два, и сделать так, чтобы твой дед женился не на твоей будущей бабушке, а на ком-то другом? А мать вышла замуж не за Симмонса, а за какого-нибудь Мэдильяни или Джонсона? Словом, сделать себе другую биографию.
— Чепуха!
— Почему!
«Потому что в этой другой биографии я бы не встретил тебя», — мысленно произнес он и сам поразился тому, как тоскливо защемило в груди,
— Так почему же?
— Потому что от брака с Модильяни родился бы Модильяни, а не Симмонс, — ответил он, встал и прошелся по комнате. Она следила за ним взглядом, продолжая сидеть.
— Не смотри на меня так! — не выдержал он. — Чего ты от меня хочешь?
— Пытаюсь понять, нужна я тебе или нет. А если нужна, то зачем ты меня мучаешь?
— Прости. — Он проглотил подступивший к горлу колючий комок и кашлянул. — Я понимаю, это не утешение, но еще больше я мучаю себя самого.
— Думаешь, это может продолжаться бесконечно?
Он молча развел руками.
— Что надо для того, чтобы это кончилось?
— Я не знаю. Наверное, полная откровенность.
— Ты уверен, что я от тебя что-то скрываю?
— Да.
— Ну что ж. В конце концов, это твое право.
— При чем тут право? — вяло удивился он.
— Не могу же я заставить тебя думать иначе!
— Можешь. — Его голос упал до умоляющего шепота. — Сделай это, Люси. Хотя бы ради меня сделай.
— Ты сходишь с ума, Эрнст. — Она поднялась с кресла, подошла к нему, положила руки на плечи. — Нельзя так жить, Эрнст.
— Нельзя, — согласился он и медленно, словно непомерную тяжесть, снял ее руки со своих плеч.
Обида… Возмущение… Гнев… Ярость… Постепенно сходящее на нет раздражение… Симмонс как бы смотрел на себя со стороны, равнодушно фиксируя смену выражений на собственной физиономии и не испытывая при этом никаких эмоций. Потом состояние странной раздвоенности прошло, он опять почувствовал себя одиноко и неуютно и потянулся за бутылкой.
— Налей и мне, пожалуйста, — попросила она. Чтото в ее голосе заставило его насторожиться. Он поднял глаза и замер, пораженный: Эльсинора смеялась.
— Я, кажется, действительно схожу с ума, — пробормотал он и провел ладонью по лицу. — Мерещится черт знает что.
— Сядь, — приказала она. — Ничего тебе не мерещится. Просто ты меня разозлил. И, наверное, действительно пора расставить все по своим местам.
«Что-то в ней изменилось, — подумал Симмонс, наблюдая за Эльсинорой из кресла. — Не внешне. Глубже, подспуднее, что ли? Этот приказной тон… Какая-то подчеркнуто снисходительная независимость… Дает почувствовать собственное превосходство…»
— Итак, ты хочешь знать, кто я и откуда? — продолжала она, глядя на него сверху вниз. — Изволь. Меня действительно зовут Эльсинора. Эльсинора Ван Роотс. Институт наблюдений и контроля над прошлым. Тридцатый век. Я — инспектор-наблюдатель по двадцать третьему столетию.
«Даже так, — тупо подумал он. — Вот тебе и ангел-хранитель. А я-то дурак…»
— Ну зачем же так категорично? — усмехнулась она и взяла его ладонь в свои. — Должна вам сказать, Симмонс, все это время вы держались просто великолепно.
— Благодарю, — вздохнул он и добавил уже про себя; «Она вдобавок еще и мысли читает».
— Я и не то умею. — Эльсинора рассмеялась и, не выпуская его ладони, присела на ручку кресла. — Вчера ты мог в этом убедиться.
От нее веяло такой чистосердечной доброжелательностью, что он невольно улыбнулся и поднес ее ладонь к губам.
— И тебе не страшно? — поинтересовалась она.
— Ты ведь читаешь мысли, — напомнил он. — Зачем спрашивать?
— Мысли, но не чувства, — уточнила она. — И у тебя нет ко мне никаких вопросов?
— Один. Ты меня действительно любишь?
— Глупый. — Она взъерошила ему волосы и прижалась щекой к щеке. — Конечно, люблю. С какой стати я вышла бы за тебя замуж?
— Ну, мало ли… — Симмонс зажмурился и снова тронул губами ее ладонь. — Может, по долгу службы.
Она напряглась и тут же расслабилась вновь.
— Нет, Эрнст. Служебный долг тут ни при чем. И давай не будем говорить об этом. По крайней мере пока. Знаешь, чего мне хочется?
— Откуда? — усмехнулся он. — Читать мысли ты меня не научила.
— Я хочу остаться с тобой наедине. Увези меня куда-нибудь, Эрнст. К морю, к золотистым пляжам, к солнцу. И чтобы на десятки миль вокруг ни души. Есть у тебя такое местечко на примете?
— Есть, — кивнул он. — Устюрт. Аральское море.
— Ну вот и прекрасно! — обрадовалась она. — Едем, не откладывая.
Задержаться все же пришлось.
В самый разгар сборов в дверь робко заглянула Рея, Было это на нее непохоже, и Симмонс невольно насторожился.
— Что стряслось?
— Там вас дожидаются.
— Где это «там»?
— В кабинете.
— Кто разрешил открывать кабинет?!
— Они велели.
— «Они велели!» — не на шутку разозлился Симмонс. — Ты что — первый день у нас служишь? Почему без моего ведома…
— Ну что ты на нее напал? — вмешалась Эльсинора. — Проще пойти и выяснить все на месте.
— Ты права. — Симмонс сдержал гнев, чтобы обрушить его на головы непрошеных гостей, нахально ворвавшихся в его кабинет.
Голова оказалась всего одна, и Снммонс тотчас вспомнил, где ее видел. Тогда, правда, на ней красовался котелок. Теперь котелок отсутствовал, а жидкие, неопределенного цвета волосы были зачесаны на пробор. Исчезли и усики, но безликое выражение лица осталось все тем же.
«Любопытно! — отметил про себя Симмонс, чувствуя, как опять поднимается утихшее было раздражение. — Ну уж теперь-то ты от меня не улизнешь, как тогда, на пристани».
