Забросив тазерную винтовку за спину, подпольщица полезла на самый высокий из пультов башни – центральную конструкцию, напоминающую Сороке огромный заварочный чайник для бодрячка. Только не алюминиевый или медный, а стеклянный, хромированный, наполненный мерцанием голографических панелей, связками проводов и десятками жидкокристаллических дисплеев. В руке Яны виднелся последний брикет взрывчатки.
Сорока, превозмогая усталость и опустошенность, подобрался поближе к инженеру.
– Ты не умирай пока, старичок, ладно? – с грустной усмешкой попросил он. Осознавал, что нелюдь ничегошеньки не понимает, и все равно продолжал негромко нести чушь: – Потерпи еще чутка… Соберись, ты же можешь. Слышал, вы и кровь останавливать силой мысли умеете, и пульс замедлять… Подержись. Минут пять, не больше. Зато посмотришь, как красиво все это шарахнет, ага?
Скрипнув подошвами высоких ботинок, Погремушка спрыгнула с неведомой конструкции.
Уже без плоского темно-зеленого брикета, закрепленного где-то на вершине «заварочного чайника». Скулы девушки отвердели, в глазах застыли решимость и тлеющая ярость. Должно быть, именно так и никак иначе настоящие безумцы подходят к последнему краю…
Егерь приблизилась, нависая над Сорокой и не отводя взгляда. В ее левой руке парень заметил длинный изогнутый пульт, самодельный и неказистый, но от этого не менее опасный. Вспомнил, как Петр пытался помешать включить рок. Вспомнил выстрел из нагана.
Поднял взгляд, равнодушно изучая спутницу снизу вверх.
– Готово, – отчиталась Яна, будто только этого Павел и ждал. – Вставай, пора сваливать.
Против воли на лице Сороки прорезалась улыбка. От абсурдности предложения он чуть не рассмеялся. Но вовремя смекнул, что за такое проявление чувств может получить пинок в лицо, и взял себя в руки.
– Куда сваливаем? – отрывисто спросил живой трофей, истерично всхлипнув.
– Подальше, мать твою! – негромко, но с угрозой бросила Погремушка. И скривилась, сомневаясь в умственной полноценности собеседника. – Ты что, за дуру меня держишь? Думал, я самоубийца? Черта с два! Сваливаем и рванем этот вертеп снизу, с безопасной дистанции. Пульт держит сигнал на тысяче метров… Вставай, мля! Сгнивать в этой дыре я точно не желаю.
Сорока задумчиво пожевал губу. Вдруг подумал, что пересохшая и обескровленная, она напоминает ему чужеродный предмет. Например, сушеный корешок или ломтик пластмассы. Покачал головой.
– Знаешь, Яна… тут не катакомбы старого метро. И не Циферблат, где мне повезло от них оторваться. Тут правят они – хищные застекольщики. И далеко нам уйти не дадут.
Несколько секунд она внимательно изучала его с высоты своего роста. Пристально, будто бы раздумывая, не поднять ли силой или не отвесить ли пощечину. Затем с пониманием кивнула, тряхнув короткой челкой. Вдела руку с пультом в свободную лямку рюкзака, до этого наброшенного лишь на одно плечо. Проверила застежку револьверной кобуры.
– Ясно, – негромко и спокойно констатировала она, отчего на душе Сороки стало еще поганее. – Значит, сдулся-таки, малец? Ну что ж… силком тянуть не буду. Раз хочешь, оставайся.
Качнулась на пятках с противным скрипом подошв, уже намереваясь уйти. Задержалась напоследок, сбивчиво обронив вполоборота:
– Спасибо, что помог. Я шепну словечко нашим. Знай, что отныне твои близкие на Циферблате ни в чем не будут нуждаться…
И вдруг громко икнула.
Уставилась на живот, где черную кожу промасленной куртки вдруг украсила рваная дырочка.
С недоумением покосилась на Сороку…
Вторая пуля ужалила Погремушку в левое плечо. Девушку отбросило, рука дернулась, по дуге отбрасывая пульт управления взрывчаткой. Следующий выстрел угодил в меняющую цвет колонну над головой Павла, заставив полый столб покрыться рябью и сетью помех.
Схватившись за пробитый живот, Яна крутанулась вокруг своей оси и рухнула лицом вперед.
В наступившей тишине – оглушительной, всесокрушающей – Сорока услышал, как ее лоб звонко щелкнул об пол. Застонав, подстреленный егерь потянулась к револьверу. Вторая рука девушки, словно живущее само по себе существо, медленно ползла к отлетевшему пульту.
Сорока оказался на ногах.
Не знал, откуда взялись силы или храбрость. Но случившееся за эти две бесконечные секунды словно открыло в нем второе дыхание. Не до конца понимая, что делает, он вскинул тяжеленный «Рогалев», начиная стрелять еще до того, как заметил цели.
Пули, ложась беспорядочно и повсюду, с треском и снопами разноцветных искр крошили бесценную электронику. Грохот пистолетных выстрелов в замкнутом помещении казался оглушительным. В нос ударил резкий запах пороха, обостривший, казалось, и остальные чувства Сороки. Ловчие, в отличие от людей обладавшие бесшумным оружием, отпрянули в укрытия. Тоже начали отстреливаться, но, скорее, в заградительных целях.
Связанный застекольщик, едва заслышав стрельбу, неожиданно преобразился. Распрямился пружиной, как будто ждал сигнала, одним длиннющим прыжком отскакивая за приборы и панно с объемными голографическими картинами. Инженер же не пошелохнулся, даже когда ему на лицо упала горячая пистолетная гильза…
Отстреляв обойму, Сорока заставил себя опуститься на корточки и отползти за ближайший блок Капители. Его трясло, бросало в бой, заставляло рвать противника голыми руками. Но он сдерживал себя, не позволяя истерике победить, и торопливо шарил в глубинах рюкзака в поисках запасных патронов.
Молчуны окружали.
Их было немного, иначе бы напали разом с десяти сторон. Трое, максимум – четверо. Как минимум половина из них относилась к охотникам, еще на Циферблате мечтавшим забрать жизнь Павла Сорокина – эти бронекостюмы, украшенные логотипами спонсоров и автографами поклонников, парнишка не забудет никогда…
Рывком выглянув из-за края уставленного приборами верстака, Сорока чуть не схлопотал пулю. Отпрянул, невольно зажмуриваясь, и охнул. Еще двое ловчих, прикрывая друг друга очередями, огибали зал, заходя со стороны колонн.
Наконец пальцы нащупали в рюкзаке ледяной брусок оснащенной обоймы. Отжав рычажок под «щечкой» рукояти, Сорока сбросил на пол пустую, задумчиво наблюдая, как та – скок-скок, с легкомысленным металлическим звоном, – отлетает к распластанному телу Погремушки.
Машинально и неловко, исключительно на ощупь Павел перезарядил «Рогалев», не отрывая взгляда от раненой. От ее закушенной до крови губы, от истончающегося упорства девушки, с которым та пыталась дотянуться до заветного пульта. От умирающего инженера, лежащего чуть в сторонке. Умирающего исключительно по их вине.
Сорока мог бы подхватить пульт…
