Скривив рот, Димитрий повернулся к Андрону.
— Вот она, природа-то, — почему-то с упреком молвил он. — Красота, кричим, красота! А приглядишься — взаимопожиралово одно. Ястреб — воробьишку, воробьишка — кузнечика, кузнечик тоже, наверное, тлю какую-нибудь… Все-таки хорошо, что я неверующий, — неожиданно заключил он ни с того ни с сего.
Ну, слава те Господи! А то уж Андрон начинал опасаться, что спутник его так и промолчит до самой Слиянки.
— Кому? — ухмыльнулся шкипер.
— Что «кому»?
— Кому хорошо? Пассажир тревожно задумался.
— Всем, — решительно сказал он наконец. — Понимаете… Будь я верующим, я бы возненавидел Творца. Основал бы наверняка какую нибудь богоборческую секту…
— Чем же это Он тебя достал?
Несостоявшийся богоборец беспомощно оглянулся, но за кормой (видимо, так теперь следовало величать заднюю оконечность платформы) не было уже ни ястреба, ни тем более воробья.
— Ладно, — вдруг разом обессилев, выговорил Димитрий. — Допустим, согрешил человек. Что-то не то съел. Ну вот нас и карай! Но весь мир-то зачем? Того же воробьишку, скажем… Или он тоже какое-нибудь там запретное зернышко склевал? А ризы кожаные?
— Какие ризы?
— Ну, когда Адам с Евой согрешили и листьями прикрылись. Бог им потом кожаные одежды сшил. Так в Писании сказано! Но раз сшил, значит с какого-то зверя шкуру содрал… Стало быть, убил. За что?
Теперь призадумался Андрон. Морально-этическая сторона вопроса не слишком занимала изобретателя, однако найти контраргумент он всегда полагал делом чести. Именно так и завязываются зернышки открытий.
— Почему обязательно убил? — поразмыслив, возразил он. — А Змей? Господь ему как сказал? «Проклят ты перед всеми скотами, будешь ходить на чреве…» Значит, лапы пообрывал — за соблазн… Наверно, с лап кожу и взял… — Хмыкнул, покрутил головой. — А вот прикопай они тогда огрызок, — сокрушенно добавил он, — глядишь, жили бы мы сейчас в раю. Все оно, разгильдяйство наше баклужинское. Хоть бы урок какой извлекли! А то выйдешь в пойму — опять овраги мусором завалены… Зла не хватает!
Поворот подкрался незаметно. Повизгивая колесами, платформа рыскнула, брезент неистово заполоскал, забился. Еле усмирили.
— Ну вот, как в Него такого верить? — задыхаясь, проговорил Димитрий, когда парус совместными усилиями был установлен в новом положении. — Нет, уж лучше естественный отбор…
— Ты ж сказал: неверующий, — поймал его на слове Андрон.
— Ну да… неверующий…
— А в естественный отбор?
— Да нет же! — с тоской отвечал Уаров. — Естественный отбор… его нельзя ненавидеть, понимаете? Это бессмысленно, это все равно что ненавидеть таблицу умножения…
— Так ты еще и в таблицу умножения веруешь? — подивился Андрон. — Плохи твои дела. Знаешь, ты кто? По-нашенски говоря, отрицала ты.
— А вы?
— А я положила.
— Это как, простите?
— Ну, отрицалы — это которые все на словах отрицают. Спорят, доказывают…
— А положилы?
— Эти не спорят. Эти — молча. Что хотят, то и делают.
— А-а… — сообразил Димитрий. — Девальватор, например, машину времени…
— Во-во!
* * *
Новостройки окраины помаячили за кормой и сгинули, заслоненные дубравой. Пошла степь.
К двум часам дня ветер опять ослаб. Андрон, бормоча ругательства, уже несколько раз вылезал и что-то подкручивал на ходу то в одном, то в другом девальваторе, выжимая из хитроумных устройств все возможное. Теперь, по его словам, каждый килограмм платформы весил не более десятка граммов, и все же парусник плелся по расшатанным рельсам со скоростью усталого пешехода.
— Да нехай катится, — решил наконец Андрон, снова забираясь по лесенке на палубу. — Давай-ка перекусим, пока тихо…
Из рюкзака был извлечен солидных размеров термос, свертки, пакеты. Димитрий испугался, что следующим предметом окажется бутылка, но, к счастью, ошибся. Видимо, Андрон если и брал в поход спиртное, то исключительно на крайний случай.
— Значит, говоришь, зверушек любишь… — вернулся он к прерванному разговору.
— Раньше любил, — со вздохом ответил Уаров, принимая кружку с горячим чаем.
— А теперь?
— Теперь уже не так. Ничем они нас не лучше. Только и знают, что друг друга хрумкать.
— Как воспитаны, так и хрумкают, — утешил Андрон.
Уаров не донес кружку до рта и недоверчиво посмотрел на собеседника.
— При чем тут воспитание? — спросил он, моргнув. — Хищник, он и есть хищник. Не зря же говорят: сколько волка ни корми… Такой же закон природы, как… ну, скажем, закон всемирного тяготения.
А вот подобных слов при Андроне Дьяковатом произносить не следовало. С законом всемирного тяготения у самородка были особые счеты. Взбычился, отставил кружку.
— Слышь! — презрительно выговорил он, подаваясь к Димитрию. — Да ты хоть знаешь, откуда он взялся, этот твой закон? Мало того, что сами все вниз роняем, еще и детишек тому же учим. «Бух! — говорим. — Бух!» А младенчик верит. Вот тебе и тяготение!
Андрон был настолько грозен, что Уаров мигом уяснил всю глубину своей бестактности. Ну что это, вправду, за свинство такое: сам едет на парусной железнодорожной платформе — и сам же толкует о каких-то законах природы! Если на то пошло, природа сама нарушает законы природы — одним только фактом своего существования.
Впрочем, народный умелец быстро взял себя в руки.
— Нет, если, конечно, вверх, тогда еще хуже, — вынужден был признать он. — Улетит — хрен поймаешь… Поначалу-то новорожденный все видит правильно, а потом начнут переучивать, и у него в головенке верх и низ местами меняются. Вот и медики то же самое говорят… — Андрон потянулся к кружке, отхлебнул чайку, помолчал, недобро усмехаясь. — Коперник этот со своими приколами, — ворчливо добавил он. — И никто, главное, не хочет не то что мозгами пошевелить — глаза открыть хотя бы! Ну выйди за порог, сам посмотри, что вокруг чего крутится! Глупый мы народ, доверчивый…
— Но ведь Земля действительно вращается вокруг Солнца, — рискнул возразить Димитрий.
— Да мало ли что вокруг чего вращается! Солнце вон тоже вокруг центра Галактики вращается. Что ж теперь, от центра Галактики отсчет вести? Привязали Землю к Солнцу, как рубль к доллару, и еще чему-то радуемся, придурки… Мы ж не на Солнце живем, в конце-то концов! Раньше вон, при системе Птолемея, посмотришь вверх — и сразу видно, где что. А нынче на бумаге — одно, на небе — другое… А! — И Андрон Дьяковатый в сердцах махнул рукой.
В молчании съели по бутерброду.
