Второй вопрос Блумквиста звучал так:
Центр помощи детям и молодежи «Один» на Свеавэген. Это надежно? (Сотри это, как только прочтешь.)
Почему его интересует центр, Микаэль не объяснил. Однако Саландер достаточно хорошо знала Блумквиста, чтобы понимать: просто так он вопросов обычно не задает. К тому же он не из любителей темнить. Если говорит загадками, значит, у него есть на то причины, и раз он велел сразу стереть это предложение, значит, информация носит конфиденциальный характер. Было совершенно очевидно, что с Центром помощи детям и молодежи связано нечто важное, и Лисбет быстро обнаружила, что на «Один» поступало много жалоб. О детях там забывали или попросту игнорировали, и те получали возможность наносить себе увечья. Центр принадлежал лично директору Торкелю Линдену и его компании «Позаботься обо мне», и, похоже — если верить бывшим сотрудникам, — работал в условиях практически полного единовластия. Там ожидалось, что слова Торкеля Линдена будут восприниматься как истина в последней инстанции, и ничего понапрасну не покупалось, поэтому показатели рентабельности всегда бывали высокими.
Торкель Линден был когда-то известным гимнастом, в частности, чемпионом Швеции в упражнениях на перекладине. Теперь он страстно увлекался охотой и являлся членом прихода «Друзья Христа», который вел непримиримую борьбу с гомосексуалистами. Лисбет зашла на домашние странички Союза охотников и «Друзей Христа» и посмотрела, не проводятся ли у них какие-нибудь привлекательные мероприятия. Затем послала Торкелю Линдену два фальшивых, но исключительно любезных мейла с приглашениями, выглядевших так, будто они отправлены этими организациями. В мейлах присутствовали PDF-файлы с изощренным вирусом-шпионом, который автоматически открывался при прочтении Торкелем Линденом сообщений.
В 8.23 она уже попала на его сервер, сразу начала сосредоточенно работать и укрепилась в своих подозрениях. Накануне днем в центр «Один» поступил Август Бальдер. В журнале, там, где описывались трагические обстоятельства, обусловившие принятие в Центр, значилось:
Инфантильный аутизм, сильное отставание в умственном развитии. Нервный. Тяжело травмирован смертью отца. Требует постоянного наблюдения. Неконтактен. Имеет при себе пазл. Рисование запрещено! Считается навязчивым и деструктивным. Решение психолога Форсберга, поддержано Т.Л.
Под этим было подписано, явно несколько позже:
В среду 22 ноября в 10.00 мальчика посетят профессор Чарльз Эдельман, комиссар Бублански и инспектор уголовной полиции Мудиг. Т.Л. будет присутствовать. Рисование под наблюдением.
Еще ниже стояла приписка:
Место встречи изменено. Т.Л. и профессор Эдельман повезут мальчика к матери Ханне Бальдер на Торсгатан, где их встретят полицейские Бублански и Мудиг. Считается, что мальчику будет легче рисовать в домашней обстановке.
Лисбет быстро проверила, кто такой профессор Эдельман, и, увидев, что тот специализируется на талантах савантов, сразу поняла, что происходит. Речь наверняка идет о какой-то форме свидетельских показаний, которым предстояло появиться на бумаге. Иначе почему бы Бублански и Соня Мудиг стали интересоваться рисованием мальчика, и зачем бы Микаэлю Блумквисту проявлять такую осторожность?
Следовательно, разумеется, нельзя, чтобы что-нибудь просочилось наружу. Преступник не должен узнать, что мальчик, возможно, сумеет его нарисовать. Поэтому Лисбет решила проверить, насколько Торкель Линден соблюдал в своей корреспонденции осторожность. К счастью, все выглядело благополучно. О рисунках мальчика он больше ничего не написал. Зато в 23.10 Линден получил мейл от Чарльза Эдельмана, с копией Соне Мудиг и Яну Бублански. Мейл, очевидно, стал причиной смены места встречи. Чарльз Эдельман написал:
Здравствуйте, Торкель! Как любезно с вашей стороны согласиться принять меня у вас в Центре. Я это очень ценю. Однако боюсь, что должен причинить вам некоторое беспокойство. Я считаю, что наши шансы добиться хорошего результата существенно повысятся, если мы позволим мальчику рисовать в той среде, где он чувствует себя уверенно. Этим я отнюдь не хочу сказать ничего плохого о вашем Центре. Я слышал о нем много хорошего.
«Ни черта ты не слышал», — подумала Лисбет и стала читать дальше:
Поэтому мне бы хотелось, чтобы мы завтра утром перевезли мальчика к матери Ханне Бальдер, на Торсгатан. Причина состоит в том, что в литературе обычно считают, что присутствие матери имеет положительное воздействие на детей с талантами савантов. Если вы с мальчиком будете стоять у входа на Свеавэген в 09.15, я смогу подобрать вас по пути. Тогда у нас будет возможность немного побеседовать, как коллегам.
С наилучшими пожеланиями,
Чарльз Эдельман
В 07.01 и 07.14, соответственно, Ян Бублански и Соня Мудиг ответили на этот мейл. Они написали, что есть основания полагаться на знания Эдельмана и последовать его совету. Торкель Линден только что, в 07.57, подтвердил, что будет стоять с мальчиком у входа на Свеавэген и ждать Чарльза Эдельмана.
Лисбет Саландер немного посидела, размышляя. Потом пошла на кухню и, глядя на Шлюз и залив Риддарфьерден, вытащила из кладовки несколько старых сухарей. «Значит, встречу изменили», — думала она. Вместо того чтобы рисовать в Центре, мальчика отвезут домой к маме. Это должно иметь положительное воздействие, написал Эдельман, присутствие матери имеет положительное воздействие. Что-то в этом предложении Лисбет не нравилось. Оно казалось немного старомодным, разве нет? И само начало было не лучше: «Причина состоит в том, что в литературе обычно считают…» Звучит замшело и тяжеловесно. Правда, многие ученые действительно пишут, как курицы лапой, и ей ничего не известно о манере Чарльза Эдельмана выражаться, но неужели ведущему неврологу мира требуется опираться на то, что принято считать в литературе? Не должен ли он быть более самоуверен?
Лисбет села за компьютер и просмотрела в Интернете несколько статей Эдельмана — пожалуй, там даже в самых деловых фрагментах проскальзывали чуть глуповатые нотки превосходства. Но никакой излишней языковой неуклюжести или чего-либо психологически наивного она не обнаружила. Эдельман, напротив, писал емко и хлестко… Вернувшись к мейлам, Лисбет проверила SMTP-сервер, с которого они были отправлены, — и содрогнулась. Сервер назывался Birdino и был ей незнаком — да, собственно, это ей было и не нужно. Саландер отправила на него несколько команд, чтобы посмотреть, что это такое, и в следующее мгновение все стало предельно ясно. Сервер исходящей почты работал по принципу открытого релея, а значит, пользователь мог отправлять послания с любого адреса.
