Теперь он жалел, что не взял напарника. Можно было бы послать его в миссию налегке, а самому остаться присматривать за грузом и ждать высланного из миссии транспорта. О том, чтобы хоть на минуту оставить груз без охраны, Виссариону и в голову не могло прийти, как президенту Лиги не приходит в голову высморкаться в скатерть на торжественном банкете. Суровые должностные инструкции ничто в сравнении с естественными табу.
Негромко загудев, платформа поднялась над ребристым полом трюма и, повинуясь управлению, скользнула вниз над пандусом. Виссарион не стал оглядываться на брошенный корабль – в нем не осталось ничего, о чем стоило жалеть.
– Полетаем, – сказал Виссарион.
Любой пилот, даже атмосферник, постыдился бы назвать полетом унылое скольжение в полуметре от поверхности. Но что не дозволено пилоту, то допустимо для того, кто ни за что не сменит свою профессию на воробьиное счастье барахтаться в воздухе. Аппарат не касается грунта? Не касается. Значит, полет. Виссарион был точен в терминологии.
Зато в ней не были точны те, кто составлял карту. Ровная поверхность зыбуна перемежалась торчащими там и сям обомшелыми валунами, целыми полями корявого кустарника и даже купами деревьев на островках. Препятствия раздражали. Большинство приходилось огибать по пологой дуге, а некоторые, тянущиеся на километры, и перепрыгивать, даром тратя энергию.
Платформа держала скорость хорошего бегуна-стайера, не больше. О лицо колотились летающие насекомые; мелкие норовили забить глаза и ноздри, крупные били, как картечь, и отскакивали, не успевая ужалить. Бесшумно работал антиграв-привод. Ветер монотонно пел в ушах – к сожалению, встречный ветер! Виссарион пригибался, пытаясь сделать свое транспортное средство хоть немного более аэродинамичным. Кажется, это мало помогало.
Пусть так! Не ждать же, когда ветер соизволит переменить направление. Начальство не простит дипкурьеру опоздание. Он сам себе его никогда не простит. Опоздание равносильно невыполнению задания!
Спустя час из-за горизонта понемногу начала подниматься неровная темная полоска – показался берег. А еще через пять минут антиграв-платформа противным писком и красным мигающим индикатором дала понять: энергия на исходе, необходима подзарядка.
– Сейчас, – сказал Виссарион, покусав губы. – Сей момент найду тебе заправку. Тут недалеко, парсеков сорок всего-навсего…
Медленно-медленно приближался берег. Островки с купами деревьев остались далеко позади; постепенно сошел на нет и кустарник. Теперь то, что мелькало под днищем платформы, полностью соответствовало понятию болота, да еще гиблого. Поросший местными мхами зыбун внезапно сменялся сотнями метров стоячей черной жижи, кое-где пузырящейся зловонными газами. Болото казалось исполинским неподвижным животным, состоящим из одного желудка – ненасытного, но терпеливого, хорошо знающего, что свою добычу он так или иначе получит. Не в этот раз, так в следующий.
– Лучше в следующий… – прошептал Виссарион.
Похоже, платформа так не думала. Запищал второй и последний предупреждающий сигнал. Пока еще ничего страшного не случилось, но должно было случиться с минуты на минуту. Край болота приблизился уже настолько, что стволы чахлых деревьев, просунувших корни в трещины скального выхода, отдельные валуны и низкорослые кусты ясно различались без всякой оптики.
Бинокль, подумал Виссарион. И сейчас же выругал себя за несообразительность. Раньше надо было начать избавляться от лишнего груза, гораздо раньше!..
Прекрасный бинокль, шедевр электронной оптики, булькнул в трясину первым. С безумной скоростью Виссарион рылся в рюкзаке, безжалостно бракуя то, без чего можно обойтись, если очень постараться. Половину провизии – долой! Четыре литра воды – долой! Авось местные речки и ручьи не отравлены. Походный набор инструментов – долой. Хватит и одних плоскогубцев, а остальное заменит нож…
Он оставил аптечку, крошечный фонарик, компас, моток прочной веревки и сам рюкзак, выполненный из почти невесомой ткани. Остальное сглотнула трясина. Что бы еще выбросить для облегчения платформы?.. Ботинки? Штаны?
Не поможет.
Плазменник?..
Ни в коем случае. Оружие здесь запросто может пригодиться – это раз. Служебная инструкция велит дипкурьеру иметь его при себе – это два.
Виссарион понял, что запаниковал. Для всякого другого паника заключалась бы в бессвязных воплях и истерических метаниях, а для него – в диких мыслях. Это же надо додуматься – сопровождать груз без оружия!..
Мысль выбросить в болото груз не могла прийти ему в голову – для этого не хватило бы и самой отчаянной паники, потребовалось бы буйное помешательство. Скорее уж Виссарион выбросился бы в трясину сам.
Так же бесшумно, как работал до того, антиграв-привод дал первый сбой: платформа задрожала и клюнула носом. Нет, выправилась, тянет… Черт, снова дрожит… И проседает все ниже…
Медленно, по сантиметру, платформа теряла высоту. Виссарион не глядел вниз – не хотелось впадать в первобытный ужас. Он смотрел только вперед – на приближающийся берег.
Тот и вправду приближался, теперь гораздо медленнее, чем раньше. Метрах в ста от него тошнотворная гиблая жижа разнообразилась моховыми кочками и метелками жестких травянистых растений. Дотянуть бы…
Чпок! Платформа коснулась плоским днищем поверхности жижи. Подскочила, трясясь, как в лихорадке, задела снова… Чпок! Чпок-чпок-чпок!..
Протестующе загудел на высокой ноте антиграв-двигатель, пожирая последние крохи энергии. Виссарион более не колебался. Ждать было нельзя: платформа с полным грузом не дотянет не только до твердого берега, но и до кочек.
На то, чтобы принайтовить один конец веревки к ушастой скобе для крепления груза, а другим обвязаться вокруг пояса, ушли считаные секунды. После чего Виссарион сделал глубокий вдох и шагнул в топь.
Он сейчас же ушел в трясину по грудь. Пузырящаяся жижа шевелилась под ним и вокруг него, ощупывая, облизывая, смакуя редкий деликатес. Спасибо, что не сглотнула сразу, с головой, – Виссарион видел, как платформа сразу пошла бодрее. Разматывалась веревка. «Только бы не запуталась!» – мелькнула не то мысль, не то мольба.
Растопырив руки, он не шевелился – отчаянно борющиеся помогают трясине против себя – и все-таки погружался гораздо быстрее, чем ему хотелось. Сначала по шею. Потом по глаза. А когда натянувшаяся веревка рванула, пребольно врезавшись в тело, на поверхности топи уже не оставалось никакого Виссариона. Но он был жив, расчетливо деятелен и полон надежды – надежды на то, что, подтягиваясь по веревке, он успеет выбраться раньше, чем умрет.
