— Геакетт Кэкбур свято чтит все законы, — сказал Юзванд.
— И он хочет наказать строптивца. Он может сделать это по закону. Но его беспокоит общественное мнение, в глазах которого Лихлэбр — герой, отчаянный парень, любимец народа. Если я не справлюсь с т'гардом, тогда будет найден другой выход. На поиски которого я столь любезно предоставил геакетту время. И еще…
— Что же еще, яннарр Кратов? — осведомился эхайн.
Несмотря на иронию, слова его звучали вполне уважительно — о чем свидетельствовала хотя бы форма обращения, употребляемая в «эххэге» применительно к высокородным собеседникам.
— И геакетт, и т'гард хотят, — сказал Кратов, — чтобы те сведения, что я хотел бы довести до всеобщего сведения, умерли вместе со мной. Поэтому при любом исходе Суда я обречен. Но пока что я нахожусь под защитой Статута.
— Это правда, — качнул головой Юзванд.
— И т'гард Лихлэбр, мятежник и преступник, тоже. Что особенно неприятно геакетту Кэкбуру.
— Драд-двегорш! И это правда, — сказал эхайн, стремительно воздвигаясь над столиком.
Росту в нем было не меньше двух с половиной метров. Он стоял неподвижно, отвернувшись лицом к стене, и от него исходили плотные потоки бешенства.
— Вы знаете наши законы, — прорычал Юзванд. — Знаете не хуже нас! Вы хитрые маленькие животные!..
— А теперь, — с наслаждением произнес Кратов, — как вы есть официальное лицо и представитель законной власти, благоволите зачесть мне пункт двадцатый Статута справедливости.
— «Буде каковой поединщик высокого сословия…» — размеренным голосом начал геургут.
Его огромный кулак с грохотом врезался в стену.
— Опустите это. Сразу перейдем к разделу о сословии низком.
— «Буде каковой поединщик, в силу своего подлого происхождения, имущественных изъянов либо иной какой ущербности, не способен изготовиться к Суду в равных с супротивником кондициях, да будет его положение временно до свершения Суда уравнено с рекомым супротивником…»
Камень стены крошился от страшных ударов.
— И еще, пожалуйста, об исполняемых требованиях, — сказал Кратов.
— «Оный поединщик в полном праве изъявить комиссарам Суда некие претензии, сиречь требования, числом не более пальцев на его руках, кои подлежат непременному и скорому исполнению, за изъятием одного», — проговорил Юзванд, от бешенства прикрыв глаза, — «дабы сей подлец не возомнил о себе лишнего».
— Свобода передвижения подразумевается, — заметил Кратов, — и в число требований не входит.
— И все, что мне говорили об этлауках, — чистая правда от первой до последней буквы!.. — бормотал Юзванд, разжимая окровавленный кулак, в котором зажат был заранее приготовленный ключ от цепей.
Сквозь узкие стрельчатые окна на пол падали причудливые отсветы. Окна больше схожие с бойницами, были предусмотрительно забраны снаружи решетками. Пол был обычный, выстланный красноватой паркетной дощечкой. Кратов прильнул щекой к стеклу. Отсюда и до самого горизонта лежало сморщенное серое океанское покрывало, снизу доносился приглушенный рокот невидимого прибоя. Из клубящихся тяжелых туч на полнеба вставало огромное, темно-рыжее, в бесформенных бурых лишаях солнце. «Странно, — подумал Кратов, — помнится, мне толковали, что Эхлиамар крутится вокруг желтого карлика. А мы здесь имеем в качестве светила оранжевую звезду самого почтенного возраста. Желтый карлик, обладая столь солидными видимыми с поверхности планеты размерами, выжег бы означенную поверхность дотла. Что мы и наблюдаем, к примеру, на Меркурии. И чего совершенно не наблюдаем здесь, заодно теряясь в догадках, как все это следует понимать..» Он исследовал окно в поисках запора, форточки или иной какой отдушины и отошел раздосадованный. В помещении витали тяжелые ароматы местных благовоний, и невредно было бы от них как-то избавиться. Увы, он вынужден был соблюдать чувство меры в своих претензиях, ибо самое невинное требование могло оказаться внезапно зачтено в разряд исполняемых… На круглом низком столике, сделанном из какого-то тяжелого и, по всей вероятности, чрезвычайно прочного — учитывая эхайнский темперамент и дурную привычку колотить перед собой ладонью — дерева, стоял простой глиняный кувшин. Тщетно поискав глазами какую-нибудь емкость, Кратов поднял крышку — та оказалась достаточно высокой, чтобы исполнить роль бокала и, возможно, для того и предназначалась. Напиток как по цвету, так и на вкус напоминал слабое недобродившее пиво.
Прихлебывая пойло, Кратов двинулся в обход своих апартаментов.
Он толкнул первую подвернувшуюся сдвижную дверь и оказался в спальне. Если судить по ее размерам, клаустрофобией эхайны не страдали. В этом закуточке можно было только лежать и при желании лежа дотянуться до потолка. Постель была устроена прямо на полу — толстый и не слишком мягкий на вид матрац, застланный двумя покрывалами. Подушка отсутствовала. В небольшой нише над изголовьем стоял светильник в форме раскрывшегося цветочного бутона. Поразительное сочетание равнодушия к удобствам и наивного уюта… «Кстати, а не вздремнуть ли? — подумал Кратов. — За плечами у меня бессонная ночь на Эльдорадо, хорошая нервная встряска и два тяжелых наркотических шока. В конце концов, у меня впереди еще двое-трое суток, пока инстанции не решат, как поступить с моим вызовом… Нет, рановато расслабляться. Не все еще события произошли». Горестно вздыхая, он задвинул дверь и заглянул в соседнее помещение. Там тоже была спальня. Затем последовали: кладовая со множеством полочек и встроенным шкафом, совершенно пустая (Кратов тотчас же стянул с себя все еще влажную куртку, за эти несколько безумных часов сделавшуюся похожей на тряпку, и повесил сушиться в шкаф); комнатушка неясного культового предназначения со следами спешно вынесенных святынь; душевая кабинка и круглый бассейн, полный прохладной зеленоватой воды, сквозь которую пробивались цепочки пузырьков (когда Кратов уходил, на глазах его стояли слезы); еще один закуток со сложным сооружением из черного камня, напоминающим авангардистскую скульптуру, и потребовалось немало воображения, чтобы узнать в этом банальный санузел…
«Удивительно, — подумал Кратов. — Я хожу по эхайнскому жилищу. Пью какую-то эхайнскую бражку. Имею несравненную наглость диктовать эхайнам условия. Еще вчера я об этом даже и не мечтал. И вот я здесь. И веду себя так, словно все развивается по заранее намеченному плану. Но ведь не было же никакого плана! Так отчего же меня не трясет от волнения? Отчего же я не мечусь по этой клетке в поисках щелки для немедленного побега? Отчего же мне даже не страшно-то?! — Он рассеянно пригубил из бокала. Неужели оттого, что и вправду все это уже было, или было нечто очень похожее, и нет смысла ждать чего-то нового?»
