— А что, собственно, я должен узнавать? — спросил я. — Что он еще натворил?
— Вы хотите сказать, что не читали в сегодняшнем номере «Таймс» его письмо, озаглавленное «О вероятностях в науке»?
— Нет.
Мистер Мак-Ардл нагнулся и исчез под столом, но вскоре вынырнул оттуда, держа в руке поднятую с пола газету.
— Прочитайте мне это письмо вслух, — попросил он, тыкая пальцем в одну из колонок. — Я с удовольствием послушаю его еще раз и, может быть, наконец-то пойму, что хотел сказать профессор.
Привожу полный текст письма, прочитанного мной редактору отдела новостей нашей «Газетт».
…
«О вероятностях в науке».
«Сэр, меня позабавило, но и одновременно удручило появившееся в вашей газете письмо Джеймса Вилсона Макфайла. Написанное в самодовольном тоне, свойственным дуракам, пустое и беспомощное с научной точки зрения, оно повествует о предмете, очевидно автору неизвестном, а именно о линиях Фрауенхофера в спектрах планет и звезд. Мистер МакФайл считает факт их помутнения явлением слишком малозначащим, чтобы останавливать на нем свое внимание. Люди же умные понимают, что он, напротив, может иметь первостепенную важность, поскольку под его возможное влияние может попасть каждый живущий на этой планете, будь то мужчина, женщина или ребенок. Боюсь, что с помощью научных терминов мне не удастся убедить в этом людей, черпающих свои знания из ежедневных га-зет. Поэтому я попытаюсь опуститься до уровня ваших читателей и разъяснить ситуацию на примерах, более им понятным…».
— Перед нами великий человек, — проговорил мистер Мак-Ардл, сочувственно покачивая головой. — Он по праву может занять место в ряду чудес света. Это ж надо только додуматься — напялить на голову чучело голубя и в таком виде явиться на собрание квакеров. Да, ну и скандал же там был. Неудивительно, что о профессоре Челленджере судачит весь Лондон. Очень, очень жаль, мистер Мелоун, для столь глубокого ума это непростительно. Ну, хорошо, давайте вернемся к письму.
…
— «Допустим, что в медленный поток, — продолжил я, — мы бросили связку пробковых поплавков и пустили ее путешествовать по Атлантическому океану. День за днем поплавки будут мирно плыть по бескрайним водам. Если бы они были существами мыслящими, то, вероятно, вообразили бы, что их дальнейшее путешествие будет безоблачным и спокойным. Но мы-то, умудренные знаниями, хорошо представляем, что на своем пути поплавки могут встретиться с множеством удивительных и не очень приятных вещей. Не исключено, что они натолкнутся на корабль или на спящего кита, либо запутаются в водорослях. Но в любом случае, вояж окончится для них печально — поплавки, скорее всего, будут выброшены на скалистый берег Лабрадора. Но знают ли об этом сами поплавки? Разумеется, нет. Они плывут себе спокойно навстречу своей гибели, и считают, что завтра и послезавтра все вокруг них будет таким же безмятежным, как и вчера, и позавчера. Они убеждены в своей безопасности.
Ваши читатели, надеюсь, поймут, что под Атлантикой я подразумеваю величественный океан — космос, по которому плывем мы. Связка пробочных поплавков — это наша планетная система, крошечная и ничем не примечательная. Что она представляет из себя? Да ничего особенного. Третьеразрядное Солнце с куцым хвостишкой едва заметных спутников и планет. Вместе с нашей системой мы плывем вперед, в неизвестность, возможно, к ужаснейшей из катастроф, которая поглотит нас и раздавит наш мир. Кто поручится, что нас не захлестнет громадная космическая Ниагара или не вышвырнет на камни немыслимого Лабрадора? Так что я не разделяю мнения вашего читателя, мистера Джеймса Вилсона Макфайла, поскольку оптимизм его зиждется только на его невежестве. Более того, я еще раз утверждаю, что мы должны внимательнейшим образом следить за самыми ничтожными изменениями, происходящими в космосе, поскольку от них, возможно, будет в дальнейшем зависеть наша судьба…»
— Какой прекрасный из него получился бы министр, — произнес Мак-Ардл. — Слушаешь его и, кажется, в ушах словно орган гудит. Ну, давайте, переходите к главному. Что там его, собственно говоря, так сильно взволновало?
…
— «По моему глубокому убеждению, потеря линиями Фрауенхоферова своей формы и их деформация в спектрах говорит о некоем глобальном космическом изменении, очень незначительном и охватывающем только часть космоса. Свет, идущий от планеты, — это отраженный свет Солнца, а свет, идущий от звезды, — это свет, испускаемый самой звездой. Спектры же планет и звезд в этом случае претерпели аналогичные изменения. Что это за изменения? И где они происходят? Может быть, в самих планетах и звездах? Лично мне это кажется очень маловероятным. Что могло произойти одновременно со всеми звездами и планетами? Изменилась атмосфера? Не исключено, но поверить в это трудно. Видимых подтверждений этому нет, химические анализы также ничего необычного не показывают. Тогда остается только предположить, что меняется проводящая среда, бесконечно чистый эфир, заполняющий собой всю вселенную, простирающийся от звезды к звезде. В глубине великого океана нас несет медленный, спокойный поток. Кто знает, не принесет ли он нас в совершенно неизвестные нам эфирные пояса и каковы будут их свойства? Этого не знает никто, но одно известно определенно — в космосе происходят какие-то изменения, о чем наглядно свидетельствует картина нарушений спектра. Может быть, данные изменения носят положительный характер, возможно, отрицательный, или ни тот, ни другой. Никому это неизвестно. Разумеется, на них можно и вовсе не обращать внимания. Однако я, человек глубокого, философского склада ума, больше склонен полагать, что возможности вселенной безграничны, поэтому мудрейшим окажется тот, кто заранее подготовится к встрече со всякого рода неприятными неожиданностями. Кстати, приведу вам и подходящий пример. Кто из вас рискнет сказать, что эпидемия неизвестной болезни, вспыхнувшая среди аборигенов Суматры, о которой сегодня утром писала ваша газета, каким-то образом не связана с космическими изменениями? Может быть, примитивные люди оказались более уязвимыми, чем мы, цивилизованные европейцы? Относитесь к моей гипотезе так, как хотите. Можете отвергнуть ее, можете принять за аксиому, правда, сейчас, в нашем нынешнем положении, я бы не советовал делать ни того, ни другого. Смысла нет, ни отвергать, ни принимать что-либо на веру. Однако, только круглый дурак, начисто лишенный воображения и ничего не смыслящий в науке, осмелится оспорить, что в будущем нас не могут поджидать самые невероятные сюрпризы.
