Читатель, возможно, подумает, что я напрасно перечисляю все эти мелочи и будет не прав. Сейчас, после всего случившегося, я рассматриваю все эти малозначащие события как неслучайные звенья одной цепи. Надеюсь, что к такому же выводу придут и читатели.
Похоже, шофер Саммерли был либо новичком, либо слабонервным. Скандал с носильщиками сильно подействовал на него, и всю дорогу до Виктории он вел машину крайне невнимательно. Дважды мы чудом избежали столкновения с другими машинами, за рулем которых, по всей вероятности, тоже сидели далеко не мастера. Помню, я заметил Саммерли, что правила дорожного движения в последнее время сильно изменились, если раньше водители старались избежать аварий, то теперь они, похоже, стремятся наехать друг на друга. На площади, неподалеку от Букингемского дворца, нам пришлось резко снизить скорость и проехать сквозь толпу, увлеченно наблюдавшую за уличной дракой. Действия нашего шофера вызвали недовольство возбужденных зрителей, один из них даже запрыгнул на ступеньку нашего автомобиля и занес над нашими головами трость. Я успел столкнуть нахала, но все равно, мы почувствовали себя в безопасности только когда выскочили с площади и проехали через парк. Все эти незначительные события, следуя одно за другим, вывели меня из равновесия, да и не только меня. Глядя на насупившееся, негодующее лицо моего спутника, слушая его взвинченный голос, я понял, что и он вот-вот взорвется.
Однако, когда мы увидели, что на платформе нас поджидает лорд Джон Рокстон, — его длинную тощую фигуру, облаченную в желтый твидовый охотничий костюм мы заметили издалека, — настроение наше улучшилось. Волевое лицо лорда Джона с незабываемым взглядом его проницательных глаз, свирепых и мальчишески-задорных одновременно, светилось радостью встречи с нами. Его рыжие волосы кое-где пробила седина, неумолимый резец времени сделал морщины на его лбу чуточку глубже, но, тем не менее, это был все тот же лорд Джон, наш старый, в недавнем прошлом добрый товарищ.
— Здравствуйте, герр профессор. Здравствуйте, мой юный друг, — закричал он, направляясь к нам.
Увидев на тележке идущего за нами носильщика цилиндры с кислородом, он оглушительно захохотал.
— И вы тоже купили кислород! Прекрасно, мой цилиндр уже в вагоне. Очень любопытно, что еще затевает наш старый шутник.
— Вы читали его письмо в «Таймсе»? — спросил я.
— И что он там пишет?
— Бред и чушь, — отрывисто произнес Саммерли.
— Не ошибусь, если скажу, что кислород имеет прямую связь с этим письмом, — сказал я.
— Чушь и бред, — так же отрывисто возразил Саммерли.
Мы вошли в вагон первого класса для курящих, и профессор сразу же закурил свою старую, прокуренную вересковую трубку, казавшуюся продолжением его длинного, хищного носа.
Наш друг Челленджер — человек, несомненно, неглупый, — горячо заговорил Саммерли. — В этом никто не сомневается. Только идиот может сомневаться в способностях профессора Челленджера. Посмотрите на его шляпу, да я по одному только ее размеру определю вес мозга Челленджера. В нем не меньше шестидесяти унций и это не просто материя, это отлаженный и прекрасно работающий двигатель. Покажите мне корпус и я навскидку определю вам размер двигателя. И все-таки он — прирожденный шарлатан, о чем я не раз говорил ему в лицо, и вы все можете это засвидетельствовать. Но, мало того, что наш друг Челленджер — шарлатан, он еще и любит покрасоваться перед публикой. Я бы сказал, что это его страсть, ему просто лихо, если о нем никто не говорит. И он хорошо знает, когда нужно выпрыгивать на публику, ждет этого момента. Вот и сейчас. Он видит, что в Лондоне все спокойно, можно заставить людей говорить о себе, и вылез со своей идейкой. Уверяю вас, он и сам не верит во всю это чепуху с изменением эфира. А если вы тоже вообразили, что человечеству и впрямь грозит какая-то опасность, то выкиньте этот бред из головы.
Профессор сидел, нахохлившись, как старый ворон. Прокаркав все своим скрипучим голосом, он ехидно засмеялся, и плечи его затряслись.
От слов Саммерли меня охватила ярость. Мне казалось, что слушая эти оскорбительные слова, я совершаю подлость по отношению к человеку, которому все мы были обязаны своей славой. Ведь это он дал нам возможность совершить путешествие, о котором многие не могут и мечтать. Я раскрыл было рот, чтобы достойно ответить Саммерли, но лорд Джон опередил меня.
— Помнится мне, вы когда-то сильно поцапались с нашим дорогим другом, профессором Челленджером, — резко произнес он. — И он в десять секунд положил вас на лопатки. Мне кажется, профессор Саммерли, у вас не та весовая категория. Поэтому для вас же будет лучше не связываться с ним в очередной раз.
— А кроме того, — вставил я, — по отношению ко всем нам он показал себя настоящим другом, и если у него и есть недостатки, одно мы можем сказать определенно — он прям, как линия. Я уже не напоминаю вам о том, что профессор Челленджер никогда не позволит себе за глаза обливать своих товарищей грязью.
— Отлично сказано, молодой человек. Вы настоящий друг, — проговорил лорд Джон Рокстон. Затем, с добродушной улыбкой он хлопнул Сммерли по плечу.
— Остыньте, герр профессор, будем ли мы ссориться в такой день. Мы столько лет не видели друг друга. Только впредь вас прошу быть осторожнее в высказываниях. Мы, я и этот паренек, питаем определенную слабость к нашему дорогому ученому мужу.
Но Саммерли не только не думал остывать, а даже напротив. Его лицо сжалось в презрительную гримасу и покраснело так, что на ка-кое-то мгновение мне показалось — дым идет не от трубки, а от самого профессора.
— А вам, лорд Джон Рокстон, — заскрипел он, — я хотел бы сказать следующее. Ваше мнение в вопросах науки для меня имеет такую же мизерную ценность, как для вас новый тип охотничьего ружья. И еще — я сужу обо всем так, как умею, сэр. И если Челленджеру удалось один раз запутать и обхитрить меня, то это совершенно не значит, что я впредь должен принимать на веру все его непродуманные мыслишки. Он — не папа римский в науке и его взгляды — еще не папский декрет, которому мы, ничтожные и бессловесные твари, должны беспрекословно повиноваться. Скажу вам, сэр, что у меня есть мозги и я умею ими пользоваться. Именно поэтому я никогда не буду ни снобом, ни рабом. А если вам, сэр, угодно верить во всю эту галиматью с эфиром и линиями Фрауенхофера, пожалуйста — можете верить. Но только не требуйте от тех, кто постарше и поумнее вас, разделять ваши ошибочные взгляды. Изменение эфира до степени, о которой говорит профессор Челленджер, а тем более его смертоносное влияние на человеческий организм, еще абсолютно никем не доказано. А ведь мы тоже должны были бы ощутить отрицательное воздействие изменений, не так ли? — Сказав это, Саммерли победно рассмеялся. Ему, видимо, понравился его аргумент. — Да, сэр. Если бы профессор Челленджер был прав, мы с вами не сидели и не болтали бы здесь, в теплом и уютном вагоне, а страдали бы где-нибудь от язв, вызванных тяжелым отравлением. Нас разъедал бы сильнейший яд. Но я что-то не вижу никаких симптомов страшного космического воздействия. Но может быть, вы их видите? Нет, нет, не отворачивайтесь, не уходите от ответа. Я спрашиваю вас — где, где, скажите мне, вы видите следы таинственной отравы? Можете ли вы мне показать их или нет?
