Под верхними этажами располагались Нижние. Тут не было просторных залов и переходов, в которых могли бы порезвиться яркие чувства и осознанные мысли; тут, в полутьме узких запутанных коридоров, таились подспудные желания, звериные инстинкты, полузабытое и совсем забытое прошлое - в том числе и память о предыдущих воплощениях. Она хранилась не в ларцах и сундуках, а, скорее, в плотно запечатанных, окованных железными обручами бочках, и была совершенно недоступной смертным. Они жили словно бабочки-однодневки, помнившие события светлого дня и хоронившие их с наступлением ночи.
Однако все это смутное и неосознанное, полузабытое и тайное, было чрезвычайно важным; мириады кривых переходов, узких тоннелей, глубоких шахт, тонувших в сумраке лестниц связывали нижние и верхние этажи, влияя на человеческие побуждения, желания и мысли. Обмен между ярусами запутанного лабиринта, движение намерений и страстей, сопровождавшее то, что высказывалось словами, собственно и было человеческой душой - неощутимой, призрачной, и в то же время вполне реальной. Эманации, циркулировавшие в лабиринте, их чистота, мощь и скорость перемещения, определяли, будет ли человек обладать душой гордой, страстной или холодной, щедрой или себялюбивой, великой или мелкой. По мнению Аррака, Древнего Духа Изменчивости, большинство смертных обладали не столько душами, сколько душонками, ничтожными и лишенными сильных страстей.
Но, согласно правилам Великой Игры и назначенной Арраку кары, Он был вынужден ютиться в этих жалких катакомбах. Имелся в них крохотный и дальний закоулок, некий тупик, лежавший ниже самых нижних этажей - тут Он и обитал, отсюда и правил своим Избранником. Он селился в темной клоаке, где откладывалось наиболее смутное и туманное - зыбкие образы и ощущения тех дней, когда Его Избранник был всего лишь плодом в женском чреве, непроросшим зерном, каплей невыпавшего дождя. В этой маленькой частице души человеческой и жил Аррак, покидая вместе с ней мертвое тело; отсюда Он выскальзывал, невидимый и неощутимый, мчался по запутанному лабиринту, преодолевал нижние и верхние его ярусы, вырывался на свободу - и вновь совершал такое же странствие, но в обратном порядке, сливаясь с душой своего нового Избранника.
Много тысяч лет Он переходил так из тела в тело, от души к душе, и сейчас готовился к очередному переселению.
* * *
Гор-Небсехт, стигийский колдун и владыка Кро Ганбора, тоже готовился но не к переселению, а к битве.
Битва была неизбежной. После бунта Эйрима, после побоища, устроенного в его усадьбе киммерийцем и серокожим, после гибели Торкола и Фингаста сражение сделалось неотвратимой реальностью. Гор-Небсехт уже знал, что мечи и топоры ваниров не смогут его защитить, что он должен полагаться лишь на собственное колдовское искусство, на мощь своих заклятий и смертоносных чар. Но, хоть он и лишился власти над стихиями, предстоящая схватка его не страшила. Имелось много способов разделаться с киммерийцем: к примеру, превратить дикаря в обезьяну, от коей этот варвар ушел не так уж далеко. А серокожего - в медведя!
Маг высокомерно усмехнулся, по привычке меряя неспешными шагами пространство между алтарем и распахнутыми настежь окнами. Сейчас он был спокоен и собран; он не думал о непокорном Эйриме, о предстоящем походе на юг и даже о зеленоглазой женщине с далекого острова - он готовился отстаивать свою жизнь и свою власть. Ноздри его крупного носа раздувались, темные глаза под кустистыми бровями грозно поблескивали, пальцы непроизвольно шевелились, не то стискивая чье-то горло, не то чертя в воздухе колдовские знаки.
Не надо ни медведей, ни обезьян, ни прочей живности, - думал Гор-Небсехт. Гораздо надежней и лучше обратить обоих пришельцев в камень... Да, в холодный камень, черный и гладкий, как полированный стол, его всевидящее око! Изваяние киммерийца он поставит рядом с алтарем, чтобы любоваться статуей дикаря всякий раз, когда будет в этом чертоге... А серокожего, быть может, и оживит... потом, спустя несколько дней после схватки... Из него получится хороший слуга и страж; не стоит пренебрегать воином, который способен справиться с десятками опытных бойцов.
Но сперва серокожему нужно обучиться покорности и побыть здесь, в обширном и сумрачном зале, около статуи киммерийца. Поразмыслив, Гор-Небсехт принял именно такое решение. Что касалось самой магической процедуры, превращавшей живую плоть в камень, то ее он помнил еще с тех дней, когда проходил ученичество в Стигии, в Черном Круге. Собственно, подобных ритуалов имелось несколько; все они в чем-то были сходны, отличаясь лишь деталями и произносимыми словами.
Например, Проклятье Сета...
Губы мага шевельнулись, и под сводами зала прозвучали древние строфы:
Да будут члены твои камнем, Да уподобятся они недвижным утесам, Да скует их холод Вечной Бездны - Так говорит Бог над богами, Великий Змей Вечной Ночи, Отец Зла, Владыка Смерти, Властелин, не знающий жалости...
Отчего же не воззвать к Сету и древней стигийской мудрости, подумал Гор-Небсехт. Хоть сам он отрекся от почитания Великого Змея, но не стал служить никому другому... никому, кроме себя самого. Так что Змей поможет ему в любом черном деле - недаром же он зовется Владыкой Смерти а Прародителем Зла!
Существовали еще и могучие заклятья Окаменения, Забвения и Развоплощения; их Гор-Небсехт тоже знал и помнил. Словно желая проверить себя, он зашептал, стараясь не сотворить ненароком жеста, освобождавшего магическую силу чар:
Если ты смертен, рассыпься прахом;
Если ты бессмертен, спи в объятиях вечности;
Если ты дух, развейся по ветру;
Если ты призрак, вернись на Серые Равнины.
Пусть имя твое сотрется из памяти людской,
Пусть боги и демоны забудут о тебе,
И ни свет солнца и луны, ни звездные лучи
Не коснутся больше твоей плоти.
Слова эти были острее мечей, смертоносней копий. Разве киммериец устоит против них? Не устоит! И быть ему камнем!
Гор-Небсехт рассмеялся - холодным и презрительным смехом гордеца, нацелившего нож в глотку врагу. Ничтожному врагу!
Итак, киммериец станет камнем. Потом придет время расправиться с Эйримом, сделать так, чтобы Высокий Шлем был не столь высок. А потом... Наконец он дал себе волю и догрузился в мечты о зеленоглазой женщине, о рыжей ведьме с далекого острова.
* * *
Замок Кро Ганбор стоял на вершине утеса, возвышаясь над серой морской поверхностью на добрую сотню локтей.
Он был не так уж стар: его стены, башни и главная цитадель насчитывали сто или сто пятьдесят лет, и хотя их камни потемнели под действием вьюг и ветров, но не растрескались, не вывалились из кладки; ни один зубец парапета не покосился, а на окованных железом вратах не замечалось и следов ржавчины. Конан мог лишь строить догадки, каким образом была воздвигнута эта крепость. Вероятно, не без помощи магии! Иначе откуда бы Гор-Небсехт взял людей для ее постройки? Обитатели этих холодных и бедных краев предпочитали меч и копье всем иным орудиям, а если уж брались за топор и долото, то воздвигали дома из бревен, а не из камня. К тому же Кро Ганбор напоминал стигийские цитадели. К югу от Ванахейма, в Аквилонии и Немедии, строили иначе; там стены рыцарских замков делали отвесными, башни - круглыми, зубцы защитного парапета - прямоугольными. Внутри же строились дворец для господина, дома для его ближних людей, казармы для воинов, конюшни, псарни, а нередко, в больших поселениях - и храм Митры да жилища купцов и мастеровых, искавших покровительства знатного барона или графа. Над аквилонскими и немедийскими замками струился дым от кузниц, очагов и горшечных печей, раздавались удары железа по железу, звон оружия, ржанье лошадей и лай собак; пахло же там свежеиспеченным хлебом, мясом и вином.
