Другой стражник пробасил:
— Эй, мальчик, твое доброе сердце тебя погубит, эти же людишки и подставят, дай только волю.
Остальные стражники засмеялись.
Гэл отступил. Понимал нехорошо это, нужно Кэрфи разыскать предупредить, но не понимал как это сделать, да и послушается ли его халкеец, всегда был упрям.
Выехать театралы решили после завтрака, завтрак задержался до обеда. Дар напился, (хотя обычно он воздерживался), и поссорился с Виланной. Женщины утешали театральную героиню, а мужчины продолжили застолье. Когда Дан заставил всех собраться у повозки, когда буквально загрузили туда женщин, когда Гэл расплачивался со скандальным конюхом, которого больно укусил Огонек. Улист радовался. А Дан разозлился. Когда Паль приревновала Уиллиса к молоденькой служанке, и отъезд откладывался. Женщины спали в повозке, а Айрэ играясь, вывернул шкатулку с деньгами в сено, устилавшее дно питхана, проснулись и женщины. Монеты долго выгребали из сена. Теперь все ругались с Данном, обвиняли, что он скрывает доходы. Когда поднялся крик, Айрэ испугался, расплакался, убежал из повозки, спрятался под ногами Огонька и наотрез отказался возвращаться в повозку. Выехали только под вечер. Айрэ ехал впереди Гэла и ни с кем не разговаривал, даже с отцом. Паль завернулась в одеяла и плакала. Виланна выпила стратегический запас спиртного и уснула. Дан устал ругаться. Дарго делал вид, что его вообще ничего не интересует, шел, насвистывал мотив из новой пьесы. Бактрис поглядывал на небо, сочинял стихи. Дуэнья заснула рядом с Виланной. А Янни пересела на Летуна, ехала бок обок с Гэлом. Калтокиец чувствовал себя неуютно среди всеобщей ссоры, но что поделать, он обещал ехать с актерами до столицы…
Темно-красный диск «солнца» закатился за горизонт. Наступили сумерки, и повозка остановилась посреди открытого поля. Лес закончился, впереди равнина: серо-синее пространство с зеркалом медлительной реки. В реке отражалось темно-фиолетовое небо. На далеком склоне за рекой едва-едва наметились вечерние огоньки города, в который странствующие актеры еще утром намеревались приехать до заката. Продолжать путь бессмысленно, город-то за рекой. Паром, на котором актеры могли переправиться через реку, после заката не отходил от берега. Дан это знал. Придется его бродячему театру ночевать здесь, на опушке леса у дороги. Дан обругал всех, забрался в повозку и демонстративно захрапел на сене и декорациях. Дарго пожал плечами и пошел искать хворост на ощупь.
Бактрис распряг лошадь, женщины собрали все съестные припасы, которые еще оставались и положили на старую декорацию, которой уже не могли повредить ни пятна, ни порезы. Уиллис и Паль насобирали сухой скошенной травы и принялись сооружать навес. Айрэ, забыв об обидах, снова бегал, путаясь у всех под ногами. Гэл занялся лошадьми, и своими и старой, печальной упряжной театральной кобылкой. Запасы овса были ограниченными. Гэл, стреножив Летуна, пустил его пастись на пару с грустной театралкой. Огонька привязал на длинный ремень неподалеку. Жеребцы, конечно, привыкли один к другому и не дрались. И не нужно было их провоцировать. Айрэ запутался в веревках, строительство навеса затянулось.
Управившись с делами, актеры сели ужинать. Бактрис разжег костер, а Дан то ли выспался, то ли вспомнил о своих обязанностях директора трупы, то ли проголодался, вылез из повозки и сел у костра.
Наступила ночь. Дуэнья ушла спать, забрав с собой Айрэ. А остальные бродячие актеры все еще сидели у костра, пили мелкими глотками вино из выделенной Даном бутыли. О существовании этой бутыли раньше никто не знал, даже Виланна. Гэл и Янни тихо пели песни, разучивая партии. Редкие огоньки звезд выглядывали из-за полупрозрачных, напоминающих вуаль, облаков, запела птица в ветвях, защелкали насекомые в траве.
Неожиданно Огонек, самый чуткий и пугливый, зафыркал, а потом и вовсе пронзительно заржал. Гэл еще тогда почувствовал присутствие чужих, только бежать поздно, топот копыт приближался, актеры вскочили, начали собирать пожитки, бегать, метаться. Улист хлюпнул в костер жидкость из своей кружки, отчего пламя вспыхнуло еще сильнее. Дан дал юноше подзатыльник. Дуэнья плеснула следом воды из бурдюка, костер почти потух, но хворост продолжал тлеть. На дороге показались всадники. Паль вскрикнула, тут же зажала себе рот руками, забыла о ссоре с Улистом, прильнула к нему. Дан, Дарго, Бактрис схватили оружие, которое было не более чем театральным реквизитом. Гэл вытащил из седельной сумки свой посох. Насмешливый женский голос остановил суетливые приготовления:
— Господин Дан, разве может ваш скромный достаток заинтересовать моих людей? Стоит ли так суетиться? На актеров даже лесные разбойники не нападают. Мы так же, как и вы, опоздали на паром, и хоть я могу заставить паромщика перевезти меня и моих людей на тот берег, но въезжать в город ночью плохая примета. Вы ведь не откажете нам права присесть у вашего костра и послушать песни менестрелей, а мы поделимся с вами хлебом и теми напитками, которые греют кровь.
Сперва калтокиец узнал голос, а потом и ее саму, женщину, которая была у того дерева, где Кэрфи убил племянника императора. Она, конечно, никогда не видела Гэла в облике человека, но она запомнила маленького мальчика с белыми волосами.
Дан не посмел отказать устрашающей атаманше в праве сесть у его костра, эта земля неформально принадлежала ей. Он замялся, как будто выдерживал театральную паузу, затем искренне улыбнулся и почтительно ответил:
— Мы очень рады, прекрасная госпожа, видеть вас у нашего костра, вас и ваших спутников.
Разбойники, привычные к кочевой жизни, очень быстро развернули временный лагерь. В короткий срок кони были расседланы и покормлены, костер вновь разожгли, над костром повесили большой котел. Вокруг костра разложили еду и бурдюки с вином, и шатер для госпожи атаманши поставили.
Актеры и разбойники сели у костра, легкий ветер овевал лагерь, костер грел. Рэлина, сдержанная в еде и в выпивке, задумчиво рассматривала лица бродячих актеров. Она очень внимательно смотрела на руки менестреля с лютней:
— Многоуважаемый Дан, не соизволят ли ваши известные талантом певцы порадовать наш слух приятной сердцу песней? — вежливо попросила атаманша.
— Конечно, светлая госпожа. Радовать людей наше призвание. — ответил Дан.
Гэл и Янни исполнили несколько песен, но и они устали, потому Гэл после пятой песни отложил лютню. Рэлина улыбнулась, но сказала жестко:
— Девушка может отдыхать, а вас я еще не отпускала.
Гэл посмотрел на атаманшу, удивленно приподняв бровь, ухмыльнулся углом рта и ответил:
