– Я попробую туда забраться. Наверху должен быть проход в завале.
Отдаю винтовку Бену и хватаюсь обеими руками за обломок стены. Я не очень-то сильна в скалолазании. Ладно, признаюсь: у меня вообще нет опыта в этом деле. Интересно, что получится?
Поднимаюсь всего фута на три, камень под ногой срывается, и я возвращаюсь обратно, по пути хорошенько стукнувшись подбородком.
– Давай, я, – говорит Бен.
– Не дури. Ты ранен.
– Ты попробовала, теперь я попробую.
Естественно, он прав. Я держу Сэмми, а Бен в это время забирается по крутой насыпи из обломков бетона и гнутой арматуры. Слышно, как он рычит, когда подтягивается к очередной зацепке. Что-то капает мне на нос. Кровь.
– Бен, – окликаю я, – ты там в порядке?
– Хм… в порядке – это как?
– В порядке – это значит, что ты не истекаешь кровью.
– Я в порядке.
«Он слабак», – сказал Вош.
Я помню, как Бен ходил по школьным коридорам, хозяин своей вселенной: широкие плечи расправлены, улыбка сражает наповал. Тогда мне и в голову бы не пришло назвать его слабаком. Но Бен Пэриш, которого я когда-то знала, очень отличается от Бена Пэриша, который сейчас взбирается по завалу из обломков бетона и гнутых арматурных прутьев. У нового Бена глаза раненого зверя. Мне неизвестно, что произошло с ним между тем днем в спортзале и нынешним, но известно, что иные умеют отсеивать слабых от сильных.
Слабых они уничтожили.
Вот она, ошибка в генеральном плане Воша: если нас не убить сразу, те, кто останется, не будут слабаками.
Останутся сильные, те, кого согнули, но не сломали; они как железные прутья, которые отдают свою силу этой бетонной стене.
Наводнения, пожары, землетрясения, болезни, голод, предательство, изоляция, истребление.
То, что нас не убило, закалило нас. Сделало сильнее. Подарило нам опыт выживания.
Ты перековал орала на мечи, Вош. Ты создал нас заново.
Мы глина, а ты Микеланджело.
И мы станем твоим шедевром.
Проходит несколько минут, а Бен не спускается, ни медленно, ни быстро.
– Ну что там? – кричу я ему.
– Ну… можно… пролезть… кажется… – очень слабым голосом отзывается он. – Ползти надо прилично, но я вижу впереди свет.
– Свет?
– Яркий. Похоже, прожекторы. И…
– И? Что – и?
– И здесь трудно устоять, все шатается под ногами.
Я опускаюсь на корточки перед Сэмми, велю забраться мне на спину и обхватить за шею.
– Держись крепче, Сэм.
Он чуть не душит.
– Эй, не так крепко.
Я начинаю подъем, а Сэмми шепчет мне на ухо:
– Только не дай мне упасть, Кэсси.
– Я не дам тебе упасть, Сэм.
Сэмми прижимается лицом к моей спине. Он точно знает, что я не дам ему упасть. Он пережил четыре атаки инопланетян, перенес бог знает что в лагере смерти Воша и все равно продолжает верить в то, что все будет хорошо.
«Ты же знаешь, что это бесполезно», – сказал мне Вош.
Я уже слышала раньше эти слова. Их говорил мне другой голос в другом месте. Мой голос в палатке среди леса и под машиной на шоссе.
«Безнадежно. Бесполезно. Бессмысленно».
Я поверила Вошу.
В детском убежище я видела море лиц. Если бы кто-то из детей спросил меня, разве бы я ответила, что больше нет надежды и нет смысла? Или сказала бы: «Забирайся на спину, я не дам тебе упасть»?
Нащупываю зацепку. Хватаюсь. Подтягиваюсь. Передышка.
Нащупываю зацепку. Хватаюсь. Подтягиваюсь. Передышка.
«Забирайся на спину, я не дам тебе упасть».
Когда я наконец добираюсь до вершины завала, Бен хватает меня за запястья, но я, задыхаясь, прошу сначала затащить наверх Сэмми. Мне не на что опереться, чтобы сделать последний рывок, так что я просто вишу на краю и жду, когда Бен снова придет на помощь. Но вот он втаскивает меня в тесное пространство между завалом и потолком. Темнота здесь не такая беспросветная, можно разглядеть его худое, перепачканное в цементной пыли, исцарапанное лицо.
– Проход прямо по курсу, – шепчет мне Бен. – Футов сто, наверное. – Здесь ни встать, ни сесть, так что мы лежим нос к носу. – Кэсси, там… там нет ничего. Лагеря больше нет. Он… просто исчез.
Киваю. Я собственными глазами видела, на что способен «глаз».
– Надо отдохнуть, – говорю я.
Я запыхалась, и меня почему-то волнует качество моего дыхания. Когда я последний раз чистила зубы?
– Сэм, ты в порядке?
– Да.
– А ты? – спрашивает Бен.
– Что значит «в порядке»?
– В данном случае это высказывание, у которого постоянно меняется смысловое содержание, – отвечает Бен. – Они там все осветили.
– Самолет?
– Видел. Большой транспортник.
– У них очень много детей.
Мы ползем к полоске света, которая просачивается в завал. Продвигаемся с трудом. Сэмми хнычет. Руки у него в глубоких царапинах, а все тело в синяках от камней. Теснота такая, что даже ползком мы обдираем спину о потолок. Один раз я даже застреваю, и Бен тратит несколько минут, чтобы перетащить меня в более или менее свободное пространство. Темнота понемногу отступает, свет уже так ярок, что на фоне черного занавеса видно кружение пылинок.
– Я пить хочу, – жалуется Сэмми.
– Еще чуть-чуть, – подбадриваю его. – Видишь свет?
Иные, чтобы осветить территорию комплекса, спешно установили столбы с прожекторами, так что из нашего лаза можно увидеть всю восточную часть Долины Смерти. Вокруг голая земля, точь-в-точь как в лагере беженцев, только в десять раз больше.
А над нами ночное небо все усыпано беспилотниками. Их сотни, они зависли на тысячефутовой высоте и отсвечивают серебром. Под ними, правее от нас, на земле огромный самолет. Он стоит носом к нам, то есть будет взлетать прямо над нашими головами.
– Они уже посадили…
Бен не дает мне договорить:
– И включили двигатели.
– Где север?
– На два часа. – Бен показывает направо.
У него абсолютно бесцветное лицо, что называется, ни кровинки, челюсть отвисла, как у запыхавшейся собаки. Когда он подтягивается вперед, чтобы лучше рассмотреть транспортник, я замечаю, что весь перед его рубашки пропитался кровью.
– Ты сможешь бежать? – спрашиваю я.
– Должен – значит смогу.
Я поворачиваюсь к Сэму:
– Как только вылезем отсюда, забирайся мне на спину, понял?
– Я могу бежать, Кэсси, – протестует Сэмми. – Я быстро бегаю.
– Я его понесу, – вызывается Бен.
– Не говори глупости.
– Я не так слаб, как тебе кажется.
Наверное, его задели слова Воша.
– Конечно, ты не слабый, но, если отстанешь, нам всем конец.
– Если ты отстанешь, тоже.
– Он мой брат, мне его и нести. И потом, ты ранен и…
Рев двигателей заглушает мои слова, самолет, набирая скорость, начинает движение в нашу сторону.
– Пора! – кричит Бен.
Я его не слышу, но понимаю по губам.
Мы на карачках выбираемся на поверхность. Холодный воздух вибрирует от оглушающего воя самолета. Земля твердая как камень. Шасси отрываются от земли всего в дюжине футов от нас. И в этот момент происходит первый взрыв.
«Рановато ты начал, Эван», – думаю я.
Земля горбится, и мы стартуем. Сэмми подпрыгивает у меня на спине, а позади нас беззвучно рушится лестница. Выхлоп авиадвигателей бьет в левый бок, я спотыкаюсь и едва не падаю, но Бен ловит меня и толкает вперед.
А потом я взлетаю. Земля надувается, как воздушный шар, а потом резко сдувается. Ее изнутри разрывает такая сила, что мне страшно за барабанные перепонки. Сэму везет, потому что я приземляюсь на грудь, а вот мне – нет, потому что удар о землю вышибает из моих легких весь воздух. Я чувствую, что вес Сэмми исчезает у меня со спины, и вижу, как Бен закидывает моего брата на плечо. Я поднимаюсь и бегу, но все равно отстаю.
«Слабак, да? Черта с два он слабак!»
Голая земля впереди уходит в бесконечность. Позади нас ее засасывает черная дыра; край этой дыры гонится за нами; она расширяется, поглощая все на своем пути. Стоит один раз оступиться, и она перемелет наши тела в пыль.
Сверху доносится пронзительный визг, и в десятке футов от нас на землю падает дрон. От удара он взрывается, как граната размером с «тойоту-приус». Тысячи острых как бритва осколков разлетаются в стороны, они разрывают в клочья мою армейскую футболку и режут голую кожу.
Падение беспилотников идет в определенном ритме: сначала дикий вой, потом, когда дрон долетает до земли, – взрыв; после взрыва – грохот падающих обломков. И мы бежим, петляя, под этим смертоносным дождем по голой земле, а землю жадно пожирает черная дыра, расширяющаяся у нас за спиной.
Кроме дыхания, меня подводит колено. Проснулась старая рана, которую я получила от лесного глушителя. Каждый раз, когда нога становится на землю, острая боль сбивает меня с шага. Я все больше отстаю. Такое чувство, что я не бегу, а постоянно падаю вперед, и при этом кто-то снова и снова бьет кувалдой по раненому колену.
Впереди буквально из ниоткуда появляется маленький зубец на голой земле. Он увеличивается в размерах, мчится прямо на нас.
