— Хорошо. Оставим двумерный мир в покое. Вы можете представить нам модель, работающую в трехмерном мире? Чтобы мы все-таки смогли практически убедиться в ее действенности.
— Так ведь на создание трехмерной модели мне и нужен этот грант.
Комиссия напряженно молчала.
Наконец общее мнение выразил председатель:
— Вот что, молодой человек. Вы отняли у нас два часа времени и не смогли продемонстрировать ничего. Да-да, ни-че-го. Ваши расчеты оторваны от реальности, а ваша модель… Простите меня, но это ведь просто жужжалка с кружочками, такую могут собрать на уроках труда в младших классах.
Молодой физик Иван Федоров так и не получил грант. Трехмерная модель искривителя пространства не была создана. Кто знает, возможно, это и к лучшему…
Владимир Венгловский. Космос над нами
Пить вино с Великим Инквизитором Премом — то еще удовольствие, я вам скажу. Под его цепким взглядом даже шелтское тридцатилетней выдержки приобретает вкус ягодного уксуса. Бокал в моей руке подрагивал, отбивая едва слышную дробь по зубным пластинам. А Великий Инквизитор пил баснословно дорогое шелтское, словно дешевое вино в прибрежном кабаке, — залпом опрокидывая содержимое бокала в рот и тут же наливая следующую порцию.
Пил и не пьянел.
Это у Према называлось «выходом в люди». Читай — домой к несчастному профессору Тарду. То есть — ко мне. Угораздило же меня… Нечистый его знает, чем Инквизитора привлекла моя скромная персона. Хотя было бы гораздо хуже, пригласи он меня туда. Так что — сиди, Тард, пей вино и делай вид, что поддерживаешь дружескую беседу. Терпи.
У Великого Инквизитора белая гладкая кожа. Почти прозрачная. «Такую кожу скверна не возьмет, — подумал я. — Еще эти глаза его, синие… Уставился, как змея на добычу». Черные волосы Инквизитора сползали на бордовый плащ.
А если на Према посмотреть вот так — сквозь бокал, то Великий Инквизитор не кажется таким страшным. Преломляется его лицо, плывет в шелтском. Смешно даже.
— Как работа, доволен? — поинтересовался Прем.
Я вздрогнул. Вино расплескалось на одежду.
— Нормально, ваше святейшество, не жалуюсь. Спасибо.
— Нашел что-нибудь интересное?
Я старался отвечать размеренно, тщательно подбирая слова, а то еще сболтну, чего не следует.
— Ваше святейшество, вам же известно, что все, что я нахожу… Все, что к скверне относится, я сдаю инквизиции.
— Знаю-знаю.
«Хлоп», — вылил шелтское в рот Великий Инквизитор. Потекли по тонким губам красные капли, впитались в бордовый плащ.
— Знать-то знаю, но мало ли… Вдруг скверна и в твой дом проникла?
И — зырк на меня синим глазом. Аж мороз по коже.
— Ладно, не напрягайся ты так. Давай, пей лучше. Да минет нас скверна! — Великий Инквизитор поднял ладони вверх, к Белой Луне. — И так с каждым циклом все больше и больше оскверненных на вознесение отводим. Жалко будет потерять своего ручного профессора.
Надо же, еще и ехидничает. Ползун несчастный.
— Я постараюсь не поддаться скверне, ваше святейшество, — выдавил я робкую улыбку.
— Пойду я, — Великий Инквизитор поднялся, с сожалением глядя на пустой бокал. — Бутылку тебе оставляю. Угощайся. Может, девицу какую пригласишь.
Великий Инквизитор заговорщицки подмигнул. А у меня сердце — бу-бух, чуть из груди не выскочило.
— Ну что вы, ваше святейшество…
— Ладно-ладно, — хихикнул Прем. — Дело молодое.
И исчез в коридоре. Ровной походкой пошел, зар-р-раза, будто и не пил.
«Раз, два, три, четыре», — начал считать я.
«Бум», — хлопнула входная дверь. Все — ушел. Я прислушался — тишина, никого. Бросился к шкафу, открыл дверцы.
— Играда, вылезай. Уже ушел, — я протянул руку.
Из вороха одежды появилось миловидное улыбающееся личико, обрамленное копной всклокоченных желтых волос, затем женская рука схватилась за мою ладонь, и из шкафа выбралась Играда.
— Чего он приходил? — кивнула Игра на дверь.
— Да так… Нечистый его знает.
Игра все не отпускала мою ладонь. Рукав ее халата сполз к локтю, и я невольно опустил глаза. Вся рука от локтя до кисти была покрыта, словно коростой, серой твердой кожей.
Скверной.
* * *
Впервые я встретил Играду три цикла назад во время инквизиторской облавы.
— Впустите, пожалуйста, впустите!
Кто-то настойчиво колотил во входную дверь.
— Иду уже… Что случилось?
«Облава! Всем оставаться на своих местах, инквизиция. Расстегнуть одежду», — доносились крики издалека. С одной и другой стороны квартала. Выхода не было. Только спрятаться по домам, разбежаться, как мыши по норам. Нет, если ты не поражен скверной, то чего бояться? Правильно — нечего. А если поражен?..
— Да впустите же вы!
Я открыл дверь. В дом ввалилась девушка, упав мне на руки. Ее желтые волосы пахли солнечным ветром. Она прижалась ко мне, и я почувствовал нервную дрожь тела. И маленькие упругие груди под тонкой тканью платья.
— В дом, быстрее!
Девушка заглянула мне в глаза. Ее зрачки были зелеными, как морской прибой.
— Прячься, — указал я на шкаф.
Девушка, словно маленький, выкопанный на поверхность подземник, зарылась в груду белья.
И тут же раздался стук в дверь.
— Инквизиция, открывайте!
Я открыл. На пороге стояли трое — двое гвардейцев с заряженными метательными трубками и молодой инквизитор. Совсем еще мальчишка. Кажется, его недавно приняли.
— Расстегивай одежду! — рявкнул усатый краснолицый гвардеец.
Мальчишка-инквизитор слегка покраснел. Видимо, не доставляло ему удовольствия разглядывать голые мужские тела. Сочувствую. Я расстегнул пуговицы.
— Чист, — проворчал гвардеец. — Кто еще в доме?
— Никого, — ответил я.
Нечистый его забери! Не умею я врать. Кажется, голос ломкий стал. И лоб испариной покрылся.
— Идемте, — сказал инквизитор. — Это же профессор Тард. Он под защитой Великого Инквизитора. У нас служит.
Уф-ф, пронесло.
Когда патруль утопал дальше, я вернулся к шкафу. Помог выбраться девушке — маленькому желтому солнышку.
— Спасибо, — пробормотала она, опустив глаза. — А вы правда профессор? Такой молодой?
«Да уж, — хотел было сказать я, — у нас в Академии нынче большая текучка кадров».
Но вместо этого произнес:
— Покажи.
Девушка закатала рукав. По руке расползлось серое, цвета Луны Нечистого, пятно скверны.
— Меня зовут Играда, — сказала девушка и улыбнулась.
* * *
Играда сидела на диване, поджав под себя ноги, и держала бокал с вином. Элегантно сидела, словно аристократка. Не скажешь, что была детской учительницей в своей прошлой — до скверны — жизни.
