— Разве архив предназначался не для туземцев?
Наверное, впервые в жизни Торболи от души рассмеялся.
— Для этих недоумков?! Нет, главная опасность — это мы сами.
Патрене просматривал микрофильмы, прослушивал пленки, и ему стало не по себе.
— Как это тебе удалось собрать такую информацию?
— Самыми разнообразными способами, мой дорогой, — с необычной фамильярностью ответил Торболи. — Все, начиная от священника и кончая проституткой, принуждены были кое-что рассказать.
— И обо мне тоже?
Торболи загадочно, покачал головой и двусмысленно улыбнулся.
— Рад буду преподнести этот скромный подарок тебе и Розе. Конечно, если это доставит вам удовольствие.
И он протянул шефу микрофильм.
А все-таки Патрене не доверял Торболи, несмотря на общие интересы. Он считал своего директора не менее опасным, чем вирус, — вы замечаете, что заразились, когда болезнь уже завладела вашим организмом.
Нет, своего мнения о Торболи он не изменил и теперь, но в архиве неизменно появлялось что-то новое, и это забавляло Патрене.
Подумать только, инженер Корбелли, этот ярый расист, поддался чарам своей молоденькой служанки, уроженки Неса, у которой такие густые изумрудного цвета волосы.
— Завтра же скажу Корбелли об этом, — вырвалось у Патрене.
— Э, нет, — спокойно возразил Торболи. — Ты лучше намекни ему разок-другой, и он тут же перестанет клянчить прибавку. Во всяком случае, даст тебе несколько месяцев передохнуть. А за это время мы раздобудем новый любопытный материальчик.
Патрене всегда доставляло истинное наслаждение наблюдать за реакцией подчиненных на слухи о возможных повышениях по службе и увольнениях, которые распускал Торболи.
— Этот мелкий жулик Винченци уже видит себя начальником отдела… Какой кретин, этот Ларделли! До чего ж он боится, что его уволят. Попробуй-ка найди другого инженера-химика, который согласился бы по двенадцати часов кряду торчать в лаборатории.
Но сейчас Патрене не смеется, он внимательно смотрит на лица и повторяет за Торболи:
— Да, этот болван, этот мошенник, ну а этот и мать родную продаст. Быть может, этот годится… Пожалуй, ты прав — Торторелли подойдет: честный, скромный до робости, живет один в маленьком домишке на окраине. Единственная страсть — кухня-автомат. Нет, все-таки он слишком глуп, — сам себя перебивает Патрене. — Покажика еще раз.
И Бенедетто Торторелли, щурясь, словно яркий свет рефлектора и в самом деле слепит ему глаза, неуклюже двигается по комнате — маленький, худой, в своем любимом галстуке-бабочке.
Патрене невольно рассмеялся.
— Неужели этот болван не понимает, до чего он смешон в своем старомодном одеянии?
— Погляди на него хорошенько, — с торжеством в голосе говорит Торболи. — У него на лице написано, что он обречен выполнять работу за других. Посмотри на этот плоский череп с копной седых волос. Типичный честный труженик! Другие за его счет выслуживаются перед начальством, а он молчит. Мы поручим ему ответственное задание составить баланс, ему лично, и от безмерной радости он станет глухим и слепым. Понял?
— Не слишком ли он глуп? Что он там такое говорит?
— Беседует со своей автоматической кухней. Послушай.
Послышался глухой голос Торторелли:
— Как только долька чеснока зарумянится…
Торболи гасит экран и говорит Патрене:
— Он до неприличия глуп и наивен. Как раз то, что нам нужно.
Бенедетто Торторелли робко входит в кабинет шефа. На лице у него похоронно-мрачное выражение, несмотря на жару, он бледен. От волнения он то и дело переступает своими коротенькими ножками.
— Входите, входите, дорогой Торторелли.
Патрене — воплощение радушия, и это лишь увеличивает растерянность маленького человечка, который, как марионетка, трясет головой.
— Вы, Торболи, еще были на Земле, когда мы с Бенедетто двадцать дет назад прилетели на Нес.
— Девятнадцать лет, семь месяцев и три дня.
— Как всегда, предельно точен. Редкое достоинство, не правда ли? Значит, вы, Бенедетто, помните те незабываемые дни? Чудесное было время!
И Патрене пускается в милые его сердцу воспоминания о золотой поре колонизации. А Торторелли вспоминает о своем бегстве с проклятой Земли, о Мирте, которая безжалостно издевалась над ним;
— Бедняжка Бенедетто. Ты и в самом деле веришь, что я могу стать твоей женой? Это при твоем-то нищенском заработке!
А он — умоляюще:
— Верь мне, Мирта, я вернусь оттуда миллионером. Только жди меня, жди.
И вот он уже в космическом корабле, полный самых радужных надежд, которые очень скоро утонули в зловонных болотах Неса…
— Тогда жизнь здесь была трудной, — продолжает Патрене. — Достойной настоящих мужчин. Эти дикари никак не хотели работать. Пришлось выкуривать их из болот. Мы, земляне, были полноправными господами положения. А что теперь?.. Торторелли понравился мне с первого взгляда. Он, как и я, не желал смешиваться с туземцами. Скажите ему сами, Бенедетто.
— Да, это так, — с грустной улыбкой подтверждает кибербухгалтер.
В глубине души его смешит, что за ним утвердилась слава расиста, хотя на деле все обстоит совевщенно иначе.
Это несиане насмехались над ним, глядя на него с высоты своего двухметрового роста. А он, скрывая досаду, принужден был смотреть на них снизу вверх, словно лилипут на великанов. Конечно, вначале он их терпеть не мог, но вскоре понял, что и в высоком росте мало проку, если ты с детства обречен на нищету и невежество. В один прекрасный день он перестал обращать внимание на насмешки и местных жителей, и землян.
И даже воспоминание о Мирте поблекло; он, кибербухгалтер Торторелли, открыл великую силу самопознания. Пусть другие считают его глупцом, зато он избавлен от необходимости обнажать перед ними душу. Он знал, что интерпланетарная партия ведет тайную войну с колонизаторами, прибегая к саботажу и диверсиям. Как-то одна грузовая ракета пропала «по неизвестным причинам», а корабль владельца фирмы «Персей» взорвался при посадке. У него вся эта грязная борьба вызывает лишь чувство омерзения. Ему, разумеется, жаль погибших, но больше всего ему хочется поскорее очутиться дома.
Вот и сегодня он пораньше вернулся к себе, нагруженный пакетами.
Город остался позади, никому не придет в голову постучаться в неказистый двухэтажный домик, который, впрочем, не так уж мал, как кажется. В нем много комнат, спланированных, правда, не слишком удачно. Но его, Бенедетто Торторелди, это не волнует: ему вполне хватает трех хорошо обставленных комнат и просторной кухни в первом этаже.
