Южнее Конго, где мы заночевали, было не так жарко, как в Аравии, зато влажно. Красное, как кровяной волдырь, солнце валилось за горизонт. Флаер нырнул в гущу леса и пропал из виду для всякого, кто вздумал бы следить за нами с воздуха. Таких колоссальных деревьев я еще не видывал: монстры, а не деревья. Куда там оранжереям Лунной базы с их чахлыми растениями-карликами под капельным поливом! Я догадался, что здесь еще не конечный пункт нашего путешествия. Мика опустил спинки кресел и наладился спать. Я тоже отсидел себе все, что в таких случаях отсиживают, и с большим удовольствием лег.
— Разве мы не полетим сегодня дальше? — спросил я, надеясь на отрицательный ответ.
— Завтра. — Мика зевнул и повернулся ко мне спиной.
Ему было виднее. Выспаться мы могли бы и в полете, но он явно не хотел довериться автоматике. Наверное, правильно делал. Через минуту он засвистел носом. В лесу стремительно темнело. Кто-то возился над нами в древесных кронах. Время от времени на прозрачный колпак кабины что-то падало сверху — наверное, просто лесной мусор, а может, и чей-то помет. Где-то поодаль сердито кричали то ли птицы, то ли обезьяны.
Потом фауна угомонилась, но тем хуже: каждый внезапный шорох в листве заставлял меня вздрагивать. Не спалось. Я так и не спросил Мику, куда мы летим. Он бы, наверное, не ответил, и я молчаливо признавал, что так и надо. Противнику незачем заранее знать, куда мы направляемся. Пусть напрягает монады, пытаясь вычислить пункт прибытия, если ему так хочется.
Я не заметил, как уснул, а проснулся от толчков Мики.
— Гляди, — шепнул он мне.
Уже светало. В первую минуту я не понял, что за мелкие темные пятна усеяли колпак кабины, и тупо таращился на них. Потом разглядел, что они движутся, расслышал их тихий шорох и содрогнулся.
— Инфос? — спросил я еще более придушенным, чем у Мики, голосом.
— Просто муравьи.
От сердца сразу отлегло. Я что-то читал об африканских бродячих муравьях и вспомнил, что их надо либо жечь с помощью любой горючей жидкости, либо бежать от них сломя голову, не то сожрут. Очевидно, флаер оказался на пути их походной колонны.
— Внутрь не заберутся?
— Не должны.
«Если кое-кто не вздумает разрушить этот колпак, — добавил я про себя. — Просто так, для развлечения». А вслух не сказал ничего. Встал и посетил крошечный сортир. Когда я вышел оттуда, кресла уже находились в нормальном положении, в одном из них помещался Мика, а муравьи все еще продолжали течь через флаер.
Когда мы поднялись над лесом, набегающий поток сдул их. Почему-то это произвело на меня тягостное впечатление. Они были так уверены в себе, эти бодрые целеустремленные насекомые! Кто, как не они, настоящие цари леса? А дунуло — и летят неведомо куда, растопырив лапки. Мы тоже мним себя царями Земли, хотя можем с ходу назвать десяток факторов, способных вымести человечество из бытия — и без всякого Инфоса. Мы просто предпочитаем не задумываться об этом.
Может, так и надо.
Перелет через Южную Атлантику прошел без происшествий, если не считать болтанки в снежной туче непосредственно перед посадкой. Но обошлось. Флаер сел прямо в ангар с раздвижной крышей. Когда она с натугой и судорожными рывками сдвинулась, на нас с Микой высыпался добрый центнер рыхлого снега. Я выругался.
— Добро пожаловать в зиму! — захохотал Мика, отряхиваясь.
— Где мы? — ежась, спросил я. Порция снега угодила мне за шиворот и таяла самым неприятным образом.
— Во владениях барона Пунта-Аренас, ленного вассала графа Магальянес. Из всех частей Южной Америки эта почти что самая южная, возле Магелланова пролива… Уй!.. — Мике тоже попал снег за ворот.
— А мы точно должны быть именно тут? — усомнился я.
— Ты — должен. Пошли.
В торце ангара чернел выход. Никто нас не встречал.
— А этот барон, — спросил я, — он на нашей стороне?
— В определенном смысле, — туманно ответил Мика.
— В каком же?
— В таком, что он думает воспользоваться нами, а мы пользуемся им. На глаза нам он не покажется, даже не думай. Считается, что он вообще не в курсе. Зачем ему компрометировать себя? Виноват кто угодно, только не он. Самое большее — не проявил бдительности…
— А в чем его интерес?
— Копает под графа. Теперь ясно?
Не очень-то мне было ясно. Ну да ладно.
— Одеться не забудь. — Мика достал из багажника и бросил мне мою куртку, ту самую, с недоеденным молью воротником.
Так я и думал, что придется блуждать впотьмах, а потом выходить в метель. Мы непременно потеряли бы в ней друг друга, если бы Мика не держал меня за рукав. Он знал дорогу и оказался неплохим буксиром. Спустя пять минут, показавшихся мне часом, я был втащен в теплое помещение. Судя по дощатым стенам, исписанным похабщиной, скудному освещению и убогой меблировке, это был какой-то барак для дворян последнего разбора, каких за гроши нанимают на поденную работу. Собственно, вся меблировка состояла из одного грубо сколоченного топчана.
— Можешь отдыхать.
Отдых не затянулся: Мика тотчас ушел в метель и скоро вернулся с двумя спутниками. Один из них, худощавый, среднего роста, с точными и ловкими движениями, сразу же спросил:
— Это он и есть?
— Точно, — кивнул Мика.
Представиться или хотя бы поздороваться оба вошедших и не подумали. Худощавый коротко встряхнулся, сбрасывая снег, и окинул меня одним быстрым взглядом. Мой вид не вызвал у него никакого удовольствия.
— Придется повозиться, — сказал он.
— Кому же еще, как не тебе, — ухмыльнулся Мика. — У тебя три дня.
— Что можно сделать за три дня? — недовольно спросил худощавый.
— Что можно, то и надо сделать. Тебя же не просят натренировать боевую единицу. Он должен смотреться, и только.
Худощавый удостоил меня еще одного взгляда. Я ему, очевидно, не нравился. Он мне тоже.
— Ладно, — проворчал он, — будет смотреться.
Я медленно закипал. Нет, я понимаю: главный здесь Мика, а я простой подпольщик, мое дело ждать, когда понадоблюсь, и без рассуждений исполнять приказы, если наконец понадобился. Но, при всем понимании, — кому это понравится?
Второй тип тоже пялился на меня, но совершенно иначе. Переходил из одного угла комнаты в другой, щурился, зачем-то вставал на цыпочки, приседал и не сводил с меня глаз, будто увидел диковинную зверушку. Этот определенно не был боевиком, а скорее смахивал на человека, причастного к искусству. Черт знает что!
— Могу я задать один невинный вопрос? — очень сдержанно проговорил я. — Где я должен смотреться? И кто должен смотреть?
Мика хохотнул.
— Это два вопроса… А это, — указал он на худощавого, — твой инструктор по боевой подготовке. Через три дня ты должен выглядеть и двигаться как опытный боец.
— Зачем еще?
— В горных деревнях угроза голода. Люди уже недоедают. Надо помочь.
— Направив к ним боевиков?
— К ним — потом, — терпеливо объяснил Мика. — Сначала к продовольственному складу в графских владениях. У графа их три, и один из них определенно лишний…
5
После налета на склад я перешел на нелегальное положение. Оно было в достаточной степени условным, чтобы не сказать фиктивным. Но Инфосу было не до меня, а скрываться от императорских спецслужб в принципе можно. Какое-то время.
Зато мое имя, уже несколько подзабытое, вновь гремело через все средства нелегальной массовой информации. Вот я в белом камуфляже командую атакой по колено в снегу. Вот — сам бегаю и стреляю. Вот рядом со мной падает сраженный боец. А вот — я раздаю продуктовые наборы голодающим. Крупным планом — их счастливые лица. Вот и мое лицо, мужественное, обветренное и исполненное отеческой заботы. Тот парень, что при первой нашей встрече долго рассматривал меня со всех ракурсов, оказался телеоператором. Он знал свое дело.
Кое-что в репортажах было правдой. Налет действительно имел место, правда, нам противостоял всего один робот-охранник, загодя выведенный из строя, так что палили и бегали мы впустую. Состоялась и раздача продовольствия. Во всем остальном — постановка. Сценарий, грим, дубли и монтаж. За три дня инструктор по боевой подготовке сделал из меня существо, худо-бедно умеющее двигаться в кадре как боец. Итог выучки: «Неспециалист поверит». Мика возразил в том смысле, что и в глазах спеца моя чуть заметная неловкость будет логично объясняться лунным происхождением. Более того, всякий разбирающийся в предмете поймет, что на экране живой человек, а не дурилка-анимация. Инструктор проворчал, что Мика ничего не понимает в дурилках, однако не стал настаивать. И все сошло лучше не надо.
