Пойманный собственными мыслями. Что Южный предел был не цитаделью, а наоборот, каким-то медленным инкубатором. Что обнаружение капища Уитби могло что-то запустить. Что доверять словам наподобие «граница» было ошибкой, западней. Медленный распад терминов, распознанный слишком поздно.
Взор Уитби преследовал его в бегстве к парадным дверям, и Контроль бежал чуть ли не боком, только бы не спускать с Уитби глаз, пока не скрылся за углом. Теперь он явственно видел левиафанов из своего сна, глазеющих на него, видящих его с ужасающей ясностью. Он не избег их внимания.
Звонил матери. Загипнотизируй меня. Выгипно-тизируй это из меня. Не мог дозвониться. Оставлял сообщения, выкрикивая, почти бессвязно.
Коридор, ведущий к Хедли со всей банальностью часа пик. Будничность идущего дождя, ощущение давления за спиной. Пытался контролировать свое дыхание. Все советы, какие давала ему мать, напрочь вышибло из башки до последнего.
Остановилось ли оно? Остановилась ли директриса? Или все еще надвигается?
Не расползается ли невидимая клякса по всему миру?
Уже мысленно пересматривая в сознании, начавшем возвращаться к нему, начавшем функционировать, что можно было сделать иначе. Что могло повлиять на исход, если вообще что-то могло, или так должно было случиться во что бы то ни стало. В этой вселенной. В этот день.
— Извините, — сказал он в машине — никому, Грейс, Чейни, даже Уитби. — Извините. — Но за что? Какова в этом его роль?
Когда он добрался до основания холма, ведущего к его дому, радиорепортажи начали отражать его реальность лучиками и проблесками света. Что-то произошло на военной базе, вероятно, в связи с «неустанными усилиями по ликвидации ущерба окружающей среде». Наблюдается странное свечение, слышны странные звуки и периодическая стрельба. Но никто ничего не знает. Ничего определенного.
Не считая того, что Контроль теперь понял вещь, все время ускользавшую от него, прятавшуюся в глубоких водах, чтобы он не распознал ее. А теперь явленную — слишком поздно, чтобы от этого был хоть какой-то прок. Ибо по сгорбленным плечам и легкому наклону головы директрисы — там, приближающейся во плоти — Контроль наконец распознал, что девочка на фотографии со смотрителем маяка и есть директриса в детстве. Было в этой сутулости или скошенности плеч что-то такое, несмотря на разный угол зрения и разницу в возрасте, что-то безошибочно узнаваемое, если знаешь, что высматриваешь. И теперь, увидев, он уже не мог развидеть. Там, прячась на виду у всех на директорской стене, висела фотография директрисы в детстве, сделанная «Бригадой ПиП», бок о бок с Саулом Эвансом, чьи слова и украшали живыми тканями стены топографической аномалии. Она смотрела на это фото в своем кабинете что ни день. Она предпочла поместить фотографию туда. Предпочла жить в Бликерсвилле, в доме, вероятно, принадлежавшем кому-то из родственников с материнской стороны. Кто в Южном пределе знал это? Или это было очередным комплотом одиночки, и директриса прятала все это по собственному почину?
Она была на маяке как раз накануне Явления. Выбралась до начала попыток сдерживания и до опускания границы. Она знала Забытый берег, как себя саму. Были вещи, которые она никогда не предавала бумаге — лишь из-за того, кем была, откуда явилась.
Насколько Контроль понимал, девочка, ставшая директрисой, была последней, кто видел Саула Эванса живым.
Подъехав к дому, посидел там минутку, чувствуя себя истерзанным, опустошенным, неспособным постичь случившееся. Пот лил с него ручьем, рубашка промокла насквозь, пиджак потерялся, оставшись в Южном пределе. Выбрался из машины, взглядом обшарил скрытый горизонт за рекой, Не блеклые ли вспышки света там видны? Не приглушенное ли эхо взрывов доносится, или это лишь его воображение?
Когда он обернулся к крыльцу, на ступенях рядом с котом стояла женщина. Он ощутил скорее облегчение, нежели удивление.
— Привет, мать.
Она выглядела почти такой же, как всегда, вот только высокая мода чуток припухла — откуда следует, что под шикарной темно-красной курткой на ней, наверное, легкий бронежилет. И наверняка оружие. Волосы были собраны в конский хвост, отчего черты ее лица стали жестче. На них отпечатался гнет затяжного недоумения и какая-то боль.
— Привет, сын, — сказала она, когда он протиснулся мимо.
Позволив ей говорить, Контроль открыл входную дверь, прошел в спальню и начал собираться. Большинство вещей, еще чистые, были разложены по ящикам комода, так что положить их быстро и аккуратно в чемодан оказалось легко. Забрать туалетные принадлежности из смежной ванны, захватить кейс, полный денег, паспортов, пистолетов и кредитных карточек. Ломая голову, что из личных вещей захватить с собой из гостиной. Определенно фигурку с шахматной доски. Большую часть слов матери он пропускал мимо ушей, сосредоточившись на текущей задаче. На безупречном ее исполнении.
Грейс так и стояла в ожидании, чтобы поприветствовать директрису, а он умолял ее уходить, умолял отвернуться от двери и бежать как угорелая туда, где есть хоть подобие безопасности. Но она не желала, не позволяла ему утащить себя прочь, собравшись с силами, которых для него в столь паническом состоянии было многовато. Но показала ему пистолет, скрытый в наплечной кобуре, словно это могло утешить. «У меня свои приказы, и они не ваша забота». А он уже покинул ее орбиту, покинул все, что осталось в Южном пределе.
Мать заставила его прекратить сборы, захлопнула чемодан, в который он все равно уже напихал слишком много, и, взяв его за руку, вложила что-то в нее, сказав:
— Прими это.
Таблетка. Маленькая белая таблетка.
— Что это?
— Просто прими.
— Почему бы просто не загипнотизировать меня?
Она проигнорировала его, направив к стулу в углу.
Он уселся, отяжелев и замерзнув от собственного пота.
— Поговорим, когда примешь таблетку. Когда примешь душ, — бросила она резким тоном, к которому всегда прибегала, чтобы заставить его прекратить спор или пререкания.
— Некогда душ принимать, — отмахнулся он, уставившись на обои, начавшие расплываться. Теперь он будет обитать в самом центре коридоров. Не коснется ладонью ни одной поверхности. Будет вести себя как призрак, которой знает, что если коснется кого-то или чего-то, его прикосновение пройдет насквозь, и это существо тотчас поймет, что он существует в состоянии неизбывных мук.
Северенс дала ему крепкую пощечину, и слух у Контроля пришел в норму.
— У тебя был шок. Я вижу, что у тебя был шок, сын. Я и сама испытала несколько за последние пару часов. Но мне нужно, чтобы ты снова начал думать. Мне нужно твое присутствие.
