- Ханк... Ханк.., что...
Ханк выудил из кармана рубашки пару миниатюрных наушников. Он подсоединил их к большому радио, включил его, и втиснул голову Питса в дужку наушников.
- Это тебе, Питс. Надеюсь, эта штука поможет тебе сориентироваться, когда ты отправишься отсюда восвояси.
- Ханк.., пожалуйста...
- Я не собираюсь обсуждать это с тобой, Питс, - пояснил Ханк по-мужски открыто и вполне искренне. - Даю тебе пять секунд, чтобы одеть наушники, затем тебе предстоит пережить небольшую телепортацию.
- Господи, Ханк, да ведь из-за этой грошовой партии в покер... - завопил Питс. Пот градом катился по его физиономии, пропитывая насквозь ворот и грудь его рубахи цвета хаки. Его немытая туша убийственно благоухала; помимо этого, от него несло перегаром, как из винной бочки.
- Один.., два...
Питс озирался, как затравленное животное. Улица вокруг них опустела, словно по волшебству. Несмотря на десятки машин, припаркованных у рыночной площади, по главной улице проехала одна единственная машина. Вокруг ни души. Давящая тишина завесой опустилась на окрестности. Теперь и Питс, и Ханк могли расслышать тихую музыку, доносившуюся из наушников. "Лос Лобос" выражали сомнение, сможет ли волк выжить.
- Это же просто масть пошла тогда, я был совершенно не при чем! - сорвался на визг Питс. - Бога ради, кто-нибудь, наденьте наручники на этого типа!
- ..три...
Теряя рассудок от страха и отчаяния, Питс выкрикнул:
- Ты, чертов неудачник!
- Четыре, - сказал Ханк, поднимая свой армейский револьвер. Рубаха Питса была хоть выжимай, округлившиеся от страха глаза вылезали из орбит, от него несло, как от взмыленной лошади.
Он осторожно схватил наушники.
- Хорошо! Хорошо! Согласен! Уже одеваю, видишь?
Он одел наушники. Все еще держа его на мушке, Ханк нагнулся к гетто-бластеру, в котором уже была поставлена кассета, на ленте которой было записано всего одно довольно многозначительное слово: "Посылаю".
Ханк нажал кнопку "Play".
Питс разразился криком. Вскоре крик начал стихать, словно что-то, находящееся внутри Питса, теряло силы и исчезало. То же самое происходило с его внешней оболочкой: он весь словно тускнел, становился бесплотным.., словом, становился потусторонним. Переставая принадлежать к нашему измерению, Питс Барфилд выгорал, как фотография. Кожа вылиняла до молочной белизны, теперь уже и губы шевелились, не издавая звуков.
Последний кусочек реальности, спасительной, грубой реальности - нижняя половина двери бара, казалось, распахнулась за его спиной. Его не покидало ощущение, что реальность - Хэвенская реальность - трансформировалась, повернувшись по какой-то неизвестной оси (как в трюке с книжным шкафом, оказавшимся замаскированной дверью). Теперь за спиной Питса простирался зловещий пурпурно-черный пейзаж.
Полетевший неизвестно откуда порыв ветра взъерошил волосы Ханка, звук, похожий на выстрел из оружия с глушителем, застрял у него в горле, мусор на асфальте - фантики, окурки, разорванные упаковки от сигарет, несколько долек хрустящей картошки - все это стремительно потянулось в отверстие, словно в сопло пылесоса. Ничего удивительного, что воздушный поток устремился в безвоздушное пространство другого измерения. Кое-какие бумажки приставали к ногам Питса. А некоторые, как подумал Ханк, проходили прямо через него.
Затем, словно став легким, как перышко или как фантики, усеивавшие асфальт, Питс был втянут в отверстие. И его иллюстрированный каталог потянулся вслед за ним, шурша страницами "Все к лучшему, ублюдок, - думал Ханк, - теперь тебе будет, что почитать в твоей ссылке". Кресло, на котором сидел Питс, опрокинулось на асфальт, поползло к отверстию и ушло в него до половины. Теперь воздушный поток начал затягивать Ханка. Он нагнулся к бластеру, готовясь нажать на кнопку "Stop".
Но до того, как нажать ее, он услышал высокий, тонкий детский крик, доносящийся оттуда. Он взглянул туда, подумав: "Это ведь не Питс".
И снова:
- ..Хилли...
Ханк нахмурился. Детский голос. Именно детский, я звучит так, словно он его уже слышал. Вроде, как...
- ..ну, скоро там? Я хочу домо-оой...
С резким, пронзительным дребезжанием выпало оконное стекло рыночного павильона, треснувшее от взрыва в городской ратуше в прошлое воскресенье. Град осколков обрушился туда, где стоял Ханк, чудом оставив его невредимым.
- ..пожалуйста, здесь трудно дышать...
Упаковки с фасолью, уложенные пирамидкой на окне павильона, падали рядом с Ханком и всасывались в другое измерение, через нечаянно открытое им отверстие. Пятифунтовые сумки с отобранными продуктами ползли по асфальту, издавая сухой, шуршащий звук.
"Пора заткнуть эту прорву", подумал Ханк, и, словно подтверждая эту мысль, один сверток шмякнул его по голове, отскочил, а потом втянулся в пурпурно-черную бездну.
- Хиллииииииииииииииии.
Ханк надавил на выключатель. Отверстие исчезло. Дерево треснуло, и кресло разломилось надвое, точно по диагонали. Одна половинка осталась на асфальте. Другая исчезала, как не бывало.
Рэнди Крюгер, купивший рыночный павильон в конце пятидесятых, встряхнул Ханка за плечи.
- Ты заплатишь мне за разбитую витрину, Бак, - пригрозил он.
- Как скажешь, Рэнди, - согласился Ханк, потирая шишку, вскочившую на макушке.
Крюгер уставился на ровнехонько отхваченную половинку кресла, лежавшую на асфальте.
- И за кресло, тоже, - добавил он, уходя. Тем и кончился июль.
5
Понедельник, 1 августа
Джон Леандро замолчал, допил пиво, а затем спросил Дэвида Брайта:
- И что, по-твоему, он скажет?
Брайт задумался. Он с Леандро сидел в "Баунти Таверн", дико разукрашенном Бангорском пабе, имевшем только два преимущества - он был почти напротив издательства "Бангор Дейли Ньюз", а по понедельникам вы можете пригласить друзей и пропустить бутылочку пива.
- Думаю, он начнет с того, что спешно пошлет тебя в Дерри закончить незавершенную часть Календаря Общины, - сказал Брайт. - Ну а дальше, поинтересуется, полагаю, не хочешь ли ты посоветоваться с психиатром.
Леандро выглядел абсолютно убитым. В его двадцать четыре года два предыдущих материала - исчезновение (читай: предумышленное убийство) двух рядовых и самоубийство полицейского - только разожгли его аппетит к сенсациям. Он не слишком надрывался, когда надо было писать отчеты в "Дерри Амвето" о мрачных и утомительных полночных поисках трупов двух рядовых. Чего ради доводить себя до ручки, если поиски не увенчались успехом? Брайт устыдился своей грубости - правда, все упирается в то, что сам Леандро порядочный хам. Быть нахалом в двадцать четыре года - это еще куда ни шло. Но он-то уверен, что Джонни Леандро таковым и останется в сорок четыре.., шестьдесят четыре.., восемьдесят четыре, если доживет.
