Сенатор встал и, опершись ладонями о спинку кресла, решительно и громко выкрикнул:
– Остановитесь! – Потом через силу выдавил хриплое: – Согласен… Я согласен… Вы правы, ребята, я человек деловой. Пускай рабочие развязывают свои кошельки: туда будут сыпаться доллары. Долларовый дождь, ребята! И так будет три месяца. Ровно три. Ни одним часом больше. Ступайте! – выкрикнул он снова, метнув из-под бровей суровый взгляд.
В кабинете остались двое – сенатор и Билли Спайт. Сенатор, заложив пальцы за борта жилетки, несколько раз привстал на носки и расправил сутулые плечи. Билли Спайт выжидательно следил за ним.
– Вы поняли меня, Билли? Нет! Жа-аль… Это – ход конем. Это маленькая жертва, к которой призвал меня бог. Я заткнул им глотки, этим дармоедам! И выиграл три месяца.
– Догадываюсь, сэр…- неуверенно проговорил Билли.
– Вы еще и тугодум, мистер Спайт. В три месяца мы закончим строительство космической ракеты "Анаконда". Мы должны обогнать русских и попасть на Луну первыми.
Билли Спайт старался сохранять спокойствие, хотя и сразу понял, что придется перестраивать всю работу на заводе: снова начнется спешка, тревожные дни.
– Вы что, испугались? – всматриваясь в лицо управляющего, спросил сенатор.- Не справитесь? Скажите откровенно. Я ведь…
– Этого никогда не было, сэр,- угодливо ответил Спайт.- Ваши слова – наши дела!
Сенатор возбужденно зашагал по кабинету. Он говорил, говорил… Потом подошел к окну, круто повернулся.
– Включите телевизор. Проверьте, возвратились ли рабочие в цехи.
Управляющий с неожиданным для его лет проворством исполнил приказ хозяина. Щелчок – вспыхнул экран. Цех № 1, цех № 2…
– Рабочие успокоились, сэр, станки работают…
– Я хочу пройти по цехам,- вдруг сказал сенатор, останавливаясь посреди комнаты.- Проводите меня!
– Я к вашим услугам, сэр.
Эллипсовидная из пенопласта калитка автоматически открылась, и они вошли в цех. Над головой висела выгнутая между двумя высокими стенами стеклянная крыша, переплетенная паутиной металлических конструкций. В цехе было тяжело дышать. Работали станки-автоматы, гудели моторы. Посреди цеха шла длинная лента конвейера.
Сенатор постоял минуту, осматриваясь, затем взмахнул тростью и бодро зашагал вперед. Почти никто из рабочих не обращал на него внимания. Подбегали только мастера и вместе со Спайтом направлялись вслед за сенатором, готовые ответить на любой вопрос босса.
Обходя длинный ряд станков, сенатор то и дело останавливался. Постоит, опершись на трость, подумает о чем-то и идет дальше. Со стороны можно было подумать, что он любуется работой машин, которые сами вращали сверла, вырезывали канавки на деталях, переносили их на ленту транспортера. Сенатор был горд: он владел всеми этими умными механизмами. Но еще больше согревала его душу мысль о своей всесильной власти над людьми, которые обслуживают эту технику, Возле маленького столика стоял рослый юноша в коричневом комбинезоне. Он держал в руках какой-то валик и улыбался. Уолтер приказал Спайту подозвать рабочего.
Тот медленно подошел и с улыбкой сказал:
– Чем могу служить, сэр?
В глазах Уолтера запрыгали холодные искорки.
– Почему ты смеешься, дурак? – почти закричал он.
– Мне весело, вот я и улыбаюсь,- ответил рабочий.- Я уверен, что за это наш уважаемый Билли Спайт не оштрафует.
– Наглый щенок! – прошипел сенатор.- Ты забыл, что праздные шутки на предприятиях моей компании раз и навсегда запрещены? Мне тут нужны только руки и мускулы. Ступай прочь! – распорядился он в сердцах.
Юноша повернулся и, беззаботно насвистывая мотив "Крошка Дженни", зашагал к столику.
Билли Спайт растерянно заморгал безресничными веками: дьявол подсунул боссу этого бестолкового молокососа! Сегодня ему, Билли, весь день не везет. Ну ладно, парень этот еще наплачется!..
Уолтер стукнул тростью и, указав ею на станки, спросил:
– Мистер Спайт, вы ничего не замечаете?
– Это автоматическая линия, сэр,- услужливо ответил управляющий.
Сенатор повертел головой.
– Вы – слепец, Билли, вы ничего не видите дальше своего носа,недовольно пробурчал он.- Ваши рабочие работают и улыбаются. А почему? – Сенатор обвел взглядом весь цех.- Смотрите: стены розовые, станины станков – красные. Любо посмотреть, а? Не хватает только красного флага! Неужели вы не понимаете, что красный цвет вызывает коммунистические настроения и неповиновение? Вы ограниченный человек, Спайт. Из-за вас я теряю доллары…
Управляющий склонил голову:
– Виноват, сэр…
– Рабочих нужно приучать не к улыбкам и шуткам,- поучал сенатор.Тогда у них никогда не возникнут мысли o забастовках. Советую вам сегодня же перекрасить стены цехов в черный цвет, станки и машины – в зеленый. Слышите? Вы сами завтра скажете, насколько я практичный и прозорливый человек.
Билли Спайт почтительно заглянул в глаза хозяину.
– Все будет сделано, сэр!
– Вот это разговор,- приходя в равновесие, ответил Уолтер.- Что ж, на сегодня хватит,
Скоростной экспресс мчался легко и быстро: его вел атомный локомотив. Хромированный, яркий, с округлым корпусом, он напоминал скорее всего ракету.
Вслед за локомотивом, радуя взор широкими овальными окнами и блеском лакированных крыш, катились вагоны. Они были двухэтажными, но казались не очень высокими. Широкая – более четырех метров – колея позволяла конструкторам удобно распланировать всю площадь вагонов.
Купе нижнего этажа оборудованы, как судовые каюты-люкс,- со столиками, диванами и гардеробами для одежды. Пассажир может принять ванну, хорошо отдохнуть.
На втором этаже размещены комфортабельные салоны, кинозал, ресторан.
Наташа ехала в купе одна. Прошло уже больше часа, как она выехала из Минска, но путешествие ей не только не надоело, а, наоборот, становилось все интересней и даже очаровывало.
За окном кружились, уплывая назад, неповторимые белорусские ландшафты. Экспресс то вдруг стремительно пролетал по узким коридорам темных боров, то властно вздымался на зеленовато-рыжие пригорки, To грохотал между тяжелых ферм мостов и вырывался на луговой простор…
Хотя в купе веяло покоем, уютом, тишиной, в душе, возникало ощущение стремительного полета. Можно было включить телевизор и посмотреть передачу из любого города этих краев, но иное привлекало Наташу.
Она стояла возле окна и никак не могла оторвать взгляда от весеннего раздолья. Поля уже почти очистились от обильных в ту зиму снегов. Возле самого железнодорожного полотна вилась проселочная дорога. На ней то там, то здесь вспыхивали серебристые зеркала полноводных луж, в которые смотрелись белые, вымытые первыми дождями облака.
