— Это не мое будущее! — сказала Нава. — Я не желаю быть стажеркой у такого будущего! Если любить, кого желаешь, и рожать от любимого — недостатки, я предпочитаю жить вдали от прогресса, в мире с недостатками.
— Не удастся, милая! — отрезала М-Аля. — Демиург не позволяет такого! От нас просто ничего не зависит.
— Где он? — Нава повернулась к маме.
— Кто?
— Демиург. Где его найти?
Мама онемела.
— Демиург везде, — сказала М-Аля. — В тебе, во мне, в каждом дереве
— Когда они хотят невозможного, — негромко сказала Рита, — они молятся своему богу.
— Демиург везде, — повторила М-Аля. — Он знает обо всем. И если бы что-то было неправильно, он бы давно все усовершенствовал!
На этом разговор и завершился.
Нава сделала еще две попытки сбежать. Обе закончились ничем. Лианы, прыгуны, сервы… Бесед с нею больше не вели.
Тогда она решила утопиться. Бросилась в Паучий бассейн и попробовала захлебнуться. Не тут-то было — вода (вернее, то, что прикидывалось водой) всячески избегала ее рта.
На следующий день Нава вырастила тонкую и прочную лиану с очень гладкой скользкой кожицей, привязала один конец к толстому суку гигантского лапуна, сделала петлю на другом конце… Лапун не был прыгуном, это было неподвижное дерево, но монументальный сук согнулся под тяжестью ее тела с легкостью травинки, распластался по траве. Даже надеть петлю на шею не успела!
Творильница была последней надеждой. Это был безотказный организм, превращавший в протоплазму что ни попадя. Рита рассказывала, как на ее глазах одна из творильниц сожрала металлический «мотоцикл». А человеческое тело — не металл…
Нава специально выбрала момент, когда у творильницы заканчиваются роды. В этот момент организм наиболее активен, и надо только угодить в центр бушующей, истекающей соком плоти.
И она угодила.
Но за мгновение до этого творильница, странно хлюпнув, покрылась мягкой упругой травой, какую Славные подруги выращивали ночью для постелей, и трава приняла тело женщины в ласковые объятия.
Все было тщетно — лес не желал Навиной смерти. Вернее, ее не желал демиург. И потому умереть было невозможно.
Желая невозможного, они молятся своему богу, вспомнила вдруг Нава. Молиться она не умела, просто крикнула в кроны деревьев:
— Послушай, почему ты так жесток? Ведь ты все понимаешь и все можешь. Так помоги мне!
Ответом ей был привычный голос леса — шелест листьев, жужжание насекомых, прерывистый шорох, с каким удалялся к Паучьему бассейну выводок только что родившихся питомцев… В мире ничего не изменилось. Демиург ее не слышал или не-хотел отвечать.
Пришло разочарование, потом печаль. И наконец — тоска.
— Послушай!..
Нет ответа.
— Помоги!
Молчание.
— Ты не должен так поступать со мной! Заставь их отпустить меня!
Лишь шорох леса…
— Помогите! — закричала Нава. — Хоть кто-нибудь! Хоть кто-ниб…
И осеклась — на нее смотрели.
Взгляд словно прожигал ее.
Нава оглянулась.
За спиной, рядом с заросшей творильницей, висел в воздухе козлик средних лет. Поза его казалась странной — он как будто бы сидел на чем-то невидимом. У него было крупное тело, седеющая борода и залысины на лбу. Он казался похожим на вора, потерявшего свою дубину, но Нава сразу поняла: это демиург. Ни один лесовик и даже человек с Белых скал не мог возникнуть здесь вот так, из ничего. Даже для управляющих Славных подруг требовался лиловый туман.
Как ни странно, Нава не испугалась. Чего пугаться? Что он ей может сделать? Убьет?.. Подумаешь! Так жить — все равно незачем!
Демиург молча смотрел на нее. Потом поднял руки и пошевелил согнутыми пальцами — будто проскакал ими по невидимой поверхности.
Рядом с ним возникла беременная женщина в странной одежде, подчеркивающей округлость ее живота. Подобную одежду — правда, более узкую — носила Б-Аля (она называла ее «платьем»). Платье было голубого цвета, а женщина ничем не напоминала резидентшу. И вообще не была Славной подругой, это Нава поняла сразу.
— Хау ду ю ду? — произнесла женщина. Замолкла, оглянулась в сторону демиурга.
Тот вновь пошевелил согнутыми пальцами.
— Здравствуй! — Незнакомка сделала шаг к Наве. — Не бойся! Меня зовут Гута.
— Здравствуй! — сказала Нава. — Я не боюсь… Ты — жена демиурга?
Гута улыбнулась:
— Нет. Я — его голос. Иначе ты ничего не услышишь. — Она замерла на секунду и продолжила совсем другим голосом: — Я услышал тебя, Нава. Чего ты хочешь?
— Я хочу к Молчуну! И не хочу жить с мамой и другими Славными подругами.
— Почему?
— Потому что они похожи на своих собственных сервов. — Нава вдруг вспомнила слово из той, деревенской жизни. — Похожи на мертвяков… Если ты поняла… понял, что я имею в виду.
— Я понял, — сказала Гута.
— А это правда, что демиург, создавший наш мир, запрещает мне жить, как хочется?
— Сомневаюсь… — Гута положила руки на круглый живот. — Я знаю вашего демиурга. Он добр к своим героям. Но, к сожалению, всякий демиург властен над своим миром лишь в процессе его создания. Потом мир начинает жить сам по себе. А обитатели его с удовольствием перекладывают свою вину на создателя. Это проще!
— Так измените мир вы.
— Я не могу менять созданное не мной.
— Не можете, потому что не способны?
Демиург явно хотел возмутиться. Но не возмутился.
— Не могу, потому что не могу, — проговорил он после долгого молчания. — Да простит меня твой демиург!
— А вы возьмите ее в мир, созданный вами, — сказала вдруг Гута.
Нава стояла на берегу озера, ничем не похожего на Созидалище. В песчаный берег плескались волны. Они были из воды. В таком озере было невозможно непорочное зачатие.
Справа берег был покрыт растениями, похожими на тростник, но с коричневыми шишками на верхушках. Слева росли высокие деревья, листья у них были похожи на зеленые иголки. На противоположном берегу смотрелись в воду разноцветные, взмывающие в небо здания. Над ними вились похожие на стрекоз машины, а еще выше висело ослепляющее солнце. От него в глазах рождались темные пятна.
— Здравствуй, Нава! — донесся сзади голос.
Нава стремительно обернулась, но никого не увидела: мешали темные пятна. Они прыгали и гонялись друг за другом.
— Как ты выросла! — На плечи Наве легли тяжелые руки.
Это была тяжесть, ради которой стоило бросить ласковую теплоту Созидалища.
А потом темные пятна перестали гоняться друг за другом, и Нава увидела лицо Молчуна. Глаза его радовались и восхищались.
— Здравствуй, Кандид! — Нава закрыла глаза. И, тая от нежности, всем телом прижалась к мужу.
