Он отпрянул в сторону и укрылся за грудой камней. Почти инстинктивно его палец перевел затвор на автоматическую стрельбу.
Скорчившись за камнями, он осторожно выглянул. Ничего не видно. Деревья хула поблескивали под солнцем, колючие кусты были серыми и безжизненными, и единственными живыми существами казались три ходульника, мрачно шагавшие в полумиле от Дункана.
— Сипар, — прошептал он.
— Я тут, господин.
— Лежи. Он все еще где-то здесь.
Кто бы это ни был, он здесь и ждет, когда сможет выстрелить вновь. Дункан поежился, вспомнив дыхание стрелы возле горла. Черт знает что за смерть для человека — где-то в лесу, со стрелой в горле. И перепуганный до смерти туземец спешит со всех ног домой.
Он опять перевел затвор на одиночные выстрелы, отполз в сторону и перебежал к куще деревьев, возвышавшихся на пригорке. Отсюда он мог подойти к тому месту, откуда была пущена стрела, с фланга.
Он оглядел местность в бинокль. Никаких следов. Тот, кто в них стрелял, успел скрыться.
Он вернулся к дереву, в которое вонзилась стрела, и вытащил глубоко впившийся в кору наконечник.
— Можешь выходить, — сказал он Сипару — Там никого нет.
Стрела была сделана на удивление грубо. Древко было неоперено, и казалось, что его обрубили камнем. Наконечником служил необработанный кусок кремня, подобранный в сухом русле реки — он был примотан к древку полоской крепкого, но гибкого луба дерева хула.
— Ты узнаешь ее? — спросил он Сипара.
Проводник взял стрелу, осмотрел.
— Это не мое племя.
— Разумеется, не твое. Твои охотники не стали бы в нас стрелять. Может, другое племя?
— Очень плохая стрела.
— Я знаю. Но ею можно убить с таким же успехом, как и хорошей. Ты ее узнаешь?
— Никакое племя не делало этой стрелы, — заявил Сипар.
— Может, ребенок?
— Что здесь может делать ребенок?
— Я тоже об этом подумал, — согласился Дункан.
Он отобрал стрелу у Сипара и начал медленно крутить между большим и указательным пальцами. Ему пришла в голову ужасна мысль. Нет, этого не может быть. Это слишком фантастично. Может, он перегрелся на солнце иначе как бы могла появиться на свет такая вздорная мысль?
Он наклонился и начал ковырять землю грубым наконечником стрелы.
— Сипар, что ты знаешь о Ците?
— Ничего, господин, Я боюсь ее.
— Назад мы не пойдем. Но вспомни. Может быть, ты знаешь что-то, чем сможешь нам помочь…
Он почти умолял проводника. Он зашел дальше, чем предполагал. «Не стоило вообще задавать никаких вопросов», — со злостью подумал он.
— Я не знаю, — ответил Сипар.
Дункан отшвырнул стрелу и выпрямился, снова взяв ружье на изготовку.
— Пошли.
Он смотрел на Сипара, идущего впереди. «Хитер, паршивец, — сказал он себе. — Знает больше, чем говорит».
Так они шли много часов. День выдался жарче и суше вчерашнего, хотя это и казалось невозможным. В воздухе разлилась тревога. Нет, шалят нервы. Но даже если и так — человек не должен обращать на это внимание. Если он отдастся во власть настроений на здешней пустой земле — в том, что произойдет, ему придется винить только самого себя.
Стало труднее идти по следу. Вчера Цита убегала вперед, заботясь лишь о том, чтобы преследователи ее не настигли. Теперь же она путала следы, чтобы сбить охотников с толку. Дважды за день они теряли след, и только после долгих поисков Сипару удавалось его обнаружить, причем однажды в миле от того места, где он был потерян.
Исчезновение следов беспокоило Дункана больше, чем он себе признавался. След не может исчезнуть полностью, если не изменяется ни погода, ни окружающая местность. В этом крылась загадка, о которой Сипар, наверное, знал куда больше, чем хотел рассказать.
Дункан внимательно наблюдал за проводником, но в поведении того не было ничего подозрительного. Он работал, как хорошая и преданная ищейка.
К вечеру плато, по которому они шли, внезапно оборвалось. Они остановились на краю обрыва, откуда открывался вид на бесконечные леса и широкую реку.
Казалось, будто они неожиданно вошли в другую красивую комнату.
Это был новый край, никогда доселе не виданный землянином. Никто не говорил, что далеко на запад, за кустарниками, раскинулся девственный лес. Люди, прилетавшие из космоса, наверное, видели его. Он показался им просто пятном иного цвета на теле планеты. И для них это не играло роли.
Для тех же, кто жил на Лейарде — плантаторов, торговцев, старателей и охотников, — это было важным открытием. «И я открыл этот лес», — с гордостью думал Дункан.
— Господин!
— Что еще?
— Гляди. Там скун!
— Я не…
— Там, господин, за рекой.
И тут Дункан увидел мглу в голубизне неба, скользящую, бронзового цвета тень. Он почувствовал далекий порыв шторма, скорее трепетание воздуха, чем звук.
Он завороженно смотрел, как скун несется вдоль реки, и видел, как он испепеляет лес. Скун ворвался в реку, и вода в ней всплеснулась серебряными столбами до самого неба.
И тут же скун исчез, пропал, лишь сожженный шрам тянулся через лес, где пронесся обжигающий ураган.
Еще на ферме Зиккара предупреждал его о скуне. «Начинается сезон скуна, — сказал тогда Зиккара, и если человек попал в скун — живым он не выберется».
Дункан глубоко вздохнул.
— Плохо, — сказал Сипар.
— Да, очень плохо.
— Налетает сразу. Заранее не угадать.
— Как насчет следа? — спросил Дункан. — Цита.
Сипар указал вниз.
— Мы успеем до темноты?
— Наверно, — ответил Сипар.
Спуск был трудней, чем они ожидали. Дважды они избирали неправильный путь, и тропа обрывалась вниз, на сотни футов, так что приходилось опять взбираться наверх и искать другую дорогу.
Они достигли подножия обрыва, когда уже начались короткие сумерки. Они поспешили набрать сучьев. Воды поблизости не оказалось, и пришлось обойтись тем, что осталось во флягах.
Скудно поужинав рокахомини, Сипар свернулся клубочком и сразу уснул.
Дункан прислонился спиной к обломку скалы, свалившемуся когда-то с обрыва и теперь наполовину ушедшему в землю, которая веками сыпалась на него сверху.
«Прошло уже два дня», — сказал он себе.
Нет ли правды в слухах, распространяемых в поселках? Может, и в самом деле не стоит гоняться за Цитой, потому что ее нельзя убить?
«Чепуха, — поймал Дункан. — Тем не менее преследование усложняется, идти по следу становится все трудней, да и Цита становится все хитрей и неуловимей. Если в первый день она убегала, то сегодня старалась сбить их со следа, А почему она избрала эту тактику только на второй день? Почему не попыталась обмануть их сразу же? А что будет завтра — на третий день?» Он покачал головой. Невероятно, чтобы животное становилось изобретательнее в ходе охоты. Оно становилось более нервным, боязливым, но Цита вела себя совсем не так, как положено испуганному зверю. Казалось, она набирается ума и решительности. В этом было что-то устрашающее.
