— Не сомневайся. Лучшей женщины тебе не найти.
— А ты за всех сразу спрашиваешь?
— А я не спрашиваю, милый. Я ставлю перед фактом. С тобой иначе нельзя.
— Ты же не со мной разговаривать пришла.
— Ты так думаешь?
— Со мной можно было и там, — я вяло махнул рукой в сторону хоппера.
— Глупый.
— Ну, Кать, ну, в самом же деле…
— Пол. Я хотела, чтобы ты разобрался с собой. И с ними. С памятью о них.
— И все?
Она кивнула.
Я обнял ее. Прямо в скафандре. Как медведь в доспехах обнимает другого медведя в доспехах. На моих глазах были слезы.
— Пойдем?
Мне показалось, ее голос дрогнул.
Мы развернулись и попрыгали к хопперу. Маленькие кузнечики к большому. Он принял нас и чуть качнулся, помахивая компенсаторами. Как живой. Кто бы мог подумать, что я полюблю эти странноватые машины. А Жанку в них тошнит… Тошнило… Нет, тошнит!
Благословили всех оптом, значит?
Ну, будем считать, что так. Что квиты.
Будем считать, что разбитая вами роза моей жизни осталась здесь. А теперь начнется новая.
Уже сидя в кабине прыгуна, я оглянулся на бледно-голубое поле под черным небом, заставленное разномастными памятниками. Словно набросанными как попало. Издали оно напоминало… Что-то такое… Знакомое… Естественного происхождения. И тогда я вспомнил концовку песни. Последние две строчки. Я прошептал их на прощание, чуть-чуть переделав:
«И возвышается на кладбище пустынном, безвоздушном,
Гексагональной сингонии постамент».
И хоппер прыгнул.
«И на всякой горе высокой, и на всяком холме возвышенном, потекут ручьи, потоки вод, в день великого поражения, когда упадут башни»
Книга Экклезиаста, гл.1, ст.18.
Бункер верховного анамибса я нашел высоко в горах, вернее, в одиноком крутом холме, возвышавшемся над идеально круглой долиной. Со всех сторон ее окружали неприступные сверкающие пики. Ни один перевал, ни одна тропа не вела из внешнего мира в долину, и никакая птица не смогла бы перевалить через горные цепи, попирающие небеса, даже если бы захотела или если бы чья-то воля послала ее. Даже вирмана, со всем его грохотом и огнем, пожалуй, не добрался бы сюда.
Как анамибсы попали в такое уединенное место?
Возможно, во времена давнее давних существовал утраченный ныне проход. Или они обнаружили, а, вполне возможно, что и проложили себе дорогу под землей. В пользу второй гипотезы говорило и то обстоятельство, что впадина, будучи довольно-таки глубокой, не заливалась водой и не превращалась в единое озеро, хотя таяние льдов в окрестных горах несомненно должно было наполнять замкнутую котловину если не до краев, то хотя бы в значительной мере. Бурные речки то там, то здесь обрушивались водопадами в долину, но лишь несколько вытянутых дугообразных озер являлись результатом этого процесса.
Вдоль озер когда-то располагались дома анамибсов — вымерших ящероподобных гигантов, а чуть выше находились кладки желтоватых, как состарившаяся кость, яиц, каждое в полтора обхвата размером.
Мы не знаем, как погибли исполины. Долгое время само их существование не признавалось, их считали исключительно мифическими существами, которых выдумали древние люди, поклонявшиеся ложным богам и обожествлявшие что попало: все, что казалось им непонятным, но сильным или ведущим к силе, которая могла бы навредить им или защитить их.
Кости анамибсов, изредка попадавшиеся в пустынях, потрясали размерами и крепостью. Люди тогда еще не знали, а большинство не знает и сейчас, что кость со временем замещается камнем и, при надлежащих условиях, после долгого пребывания под землей может превратиться в кремень или во что-нибудь потверже. Анамибсы жили на нашей земле с незапамятных времен, пока не исчезли с ее лика, и многим костям, приписываемым им, могло оказаться по девятижды тридевять тридевятых лет.
Кое-где находили целые пещеры, полые холмы с пробитыми входами — огромными арками, замурованными наглухо еще, видимо, во времена самих анамибсов, — и оконцами, прикрытыми полупрозрачным, пропускающим свет, минералом. В этих домах или, как принято их называть, усыпальницах, попадались скелеты, потрясающие своими размерами.
Большинство гипсовых пещер были разорены в незапамятной тьме веков, разгромлены дикарями, разрушены водой и землетрясениями; остальные — вычистили святоши. Но мне повезло видеть своими глазами целый скелет взрослого анамибса, окаменевшие яйца и почти полностью сохранившийся скелет детеныша. Не знаю, которую из усыпальниц, чтобы добыть эти трофеи, ограбили наши современные варвары — жрецы Звездного Огня, «собиратели знаний» и ярые преследователи инакомыслия, да оно уже и не важно. Мы не знаем даже, действительно ли это были усыпальницы или жилища. А, может быть, гипсовые склепы играли какую-то другую, неизвестную нам роль, которую мы не в силах и предположить из-за разности культур.
Одно ясно любому образованному и здравомыслящему современному человеку: анамибсы были разумны и вымерли до появления первых людей. Хотя есть и другие мнения. В сказках диких народов герои встречаются с анамибсами, сражаются с ними, отбирают у них похищенных младенцев и отвоевывают клады. Есть мифы, наделяющие их чертами кровожадных богов, извечных врагов людей — один из таких, о битве анамибсов с Многоруким, о возникновении коричневой пустыни, мне рассказала когда-то Зоакар — но то всего лишь сказки.
Внешне они походили на юрцов. Тех самых юрцов, что снуют меж разогретых камней и бегают по стенам, цепляясь липкими когтистыми лапками. Только размером в несколько раз больше человека. Ступени лестницы, ведущей к бункеру верховного анамибса от нижней террасы, явно предназначены не для наших ног. Чтобы взобраться, мне приходилось подпрыгивать, ложиться животом на край, забрасывать ногу — и так с каждой новой ступенькой, от чего к концу подъема я основательно вымотался, на одежде появились новые прорехи, а руки, ноги и живот кровоточили многочисленными ссадинами.
Знание лекарственных растений, по иронии судьбы, полученное мною от жрецов Звездного Огня, помогло отыскать среди камней листья жгутиковой камнеломки, довольно распространенной травы за пределами долины, но почему-то редко попадающейся здесь — она прекрасно останавливают кровь и освобождает раны от злостных невидимых существ, вызывающих гниение плоти.
Едва ли хозяева лестницы испытывали подобные затруднения. И крутизна подъема не должна была их смущать: эти ящеры, насколько известно ученым мужам, ходили на четырех лапах, хотя передней парой пользовались и как мы — руками. Хвосты носили только юные особи — они отпадали сами или, кто знает, вдруг их отсекали? Наверняка у анамибсов имелись какие-то ритуалы инициации, и, возможно, это событие приурочивали к достижению совершеннолетия… Если, конечно, образ мышления их хоть отчасти напоминал наш.
