– Это верно, – вздохнул кто-то. – Сами как тли живем, а за чужие яйца воюем…
– Хлеба с двадцатого года не видали!
– Думаешь, нам легче? – откликнулся Кулипаныч. – Эвона я последнюю рубаху на охоте изорвал! Кто мне новую выдаст?
– Что рубаха? – подхватили в рядах противника. – Табачку бы хоть на затяжку! Мху, и того покурить не дают, все огня боятся!
– Табачку бы, табачку! – сладким стоном пронеслось по обеим армиям.
Яшка поднял голову.
– Знаю, кончится народное терпение! – голос его возвысился, покрывая общий ропот. – А ну, ребята, вали все сюда, на митинг! Резолюцию принимать будем! Долой войну! Братайся!
Противостоящие цепи дрогнули, рассыпаясь. Каторжники с обеих сторон потянулись к Яшке, бросая оружие и смешивая ряды.
– За что я вас, большевиков, ценю, – сказал, подходя, Шабалин, – так это за ораторский талант. Вроде наврал с три короба, а пронял до самых печенок, будто отец родной!
– Классовое учение всесильно, – назидательно сказал Косенков, – потому что оно верно.
– Немедленно прекратить наступление! – кричал полковник Лернер, перегнувшись через стол и комкая побелевшими пальцами некстати подвернувшиеся под руку наряды на крупу. – Вы слышите, штабс-капитан? Немедленно!
На высоком табурете перед ним, робко поджав рахитичные лапки, застыл большеголовый муравей с необычайно длинными, широко расставленными усиками. Фасеточные глаза муравья безучастно смотрели в разные стороны, многократно отражая стены, пол и потолок – все, что угодно, только не разгневанное лицо полковника. Возле муравья суетился поручик Яблонский, непрерывно поливая его голову охлаждающей жидкостью. Глаза поручика разительно напоминали муравьиные, в них блуждало то же безучастное выражение.
– Александр Тимофеевич, голубчик, – продолжал полковник, выкрикивая слова в самое муравьиное рыльце. – Постарайтесь убедить ваше правительство, что инцидент исчерпан! Как поняли меня? Прием!
Муравей шевельнул усиками. Меж ними проскочила длинная искра, в воздухе запахло озоном.
– Рад бы, господин полковник, да не могу! – утробно прогудел муравей голосом штабс-капитана Пригожина. – Меня никто не слушает. Ее Величество получила от кого-то в подарок полфлакона французских духов и высочайше соизволила послать государственные дела… – в чреве муравья что-то неразборчиво хрипнуло. Он в сомнении поискрил усиками и раздвинул лакированные жвальца, изъявляя готовность к приему новой информации.
– Черт с ней, с царицей! – Лернер грохнул кулаком по столу так, что испуганная чернильница сделала лужу. – Действуйте собственной властью! Верните штрафные батальоны в бараки! Прием!
– Поздно! – глухо отозвался из муравьиного чрева штабс-капитан Пригожин. – Большевики взбунтовали каторжников! На фронте братание!
– Как – братание?! А стража?
– Стражу перебили! Бандой командует прапорщик Шабалин! При нем – красный комиссар!
– Та-ак… – Лернер ошеломленно вытер разом вспотевшие руки о карту боевых действий. На полях будущих сражений длинными полосами пролегли несуществующие бастионы и контрэскарпы. – Поздравляю… Докатились и до революции…
– Они перешли в наступление! – жалобно прогнусавил муравей. – Прием!
– Прекратите панику! – рявкнул полковник. Слюна его зашипела на раскаленной голове живого передатчика. Яблонский поспешно сбрызнул обоих охлаждающей жидкостью. – Неужели вас пугает наступление горстки бунтовщиков?! Истребить всех до единого! Как поняли? Прием!
Лернер вдруг отразился в ячеистых глазах связиста, взглянувшего на него с непередаваемым ехидством.
– Так они не на меня наступают, – выдал муравей голосом Пригожина. – А на вас…
– Ананас… – прошевелил белыми губами Лернер, тяжело опускаясь в кресло.
– Слава Богу, у вас есть патроны! – с воодушевлением продолжал штабс-капитан. – Вы им покажете!
– Патроны?! – истерически взвизгнул полковник. – Какие патроны?!
Трясущейся рукой он схватил чернильницу и что есть силы запустил в голову муравья. К несчастью, перегревшийся передатчик в этот самый момент сухо щелкнул и, выпуская струйки дыма из дыхалец, завалился набок. Летящую чернильницу принял на грудь поручик Яблонский.
– Да, – задумчиво сказал он, обтекая фиолетовыми струйками. – С патронами вышел форменный пердимонокль…
Отряд Шабалина и Косенкова расположился на привал в неглубокой низинке, поросшей более сочной травой, чем остальная степь. Здесь можно было поискать воды и накопать червей на ужин. Каторжники разбрелись окрест, ковыряя землю наконечниками копий. Пластун Тимоха, отошедший дальше других, забеспокоился первым. Отложив пруток с нанизанными на него жирными комариными личинками, он завертел головой, ловя чутьистым носом мимолетные запахи. Пахло взрытой землей, едой, потом, пыльцой отцветающего чайного куста, но откуда-то совсем издалека нет-нет да и потягивало неприятно знакомой кислинкой. Тимоха резво взбежал на пригорок и, приставив костлявую ладонь козырьком ко лбу, цепко вперился в горизонт синими пуговками глаз.
– Ай-яй-яй! Вот беда-то…
Он обернулся и махнул рукой Егору, промышлявшему неподалеку мясистыми корешками съедобных трав. Личинок Егор побаивался.
– Эй, паря, как тебя! Беги за их благородием! Живо!
– А чего сказать? – Егор вытер рукавом перепачканные землей губы.
– Скажи – отобедались! Пора платить…
Дымка, постоянно висящая над горизонтом, неуловимо изменилась. Она быстро сгущалась, словно со стороны муравейника накатывала низкая, распластанная по земле грозовая туча.
– Ну, держись, братва! Целая армия валит!
Высыпавшие на пригорок каторжники с тревогой следили за растянувшимися от края до края степи шеренгами муравьев.
– Хана, славяне, от этакой силищи гарпуном не отобьешься.
– Эх, пулемет бы сюда!
– Ни за понюх погибнем! Что ж теперь делать-то, а?
– «Со святыми упокой» затягивать, больше нечего…
– Слушай мою команду! – голос Шабалина прозвучал негромко, но его все услышали. – В каре – стройсь! Копейщики вперед!
Оборванная масса зашевелилась, выстраиваясь на пригорке плотным четырехугольником, поросшим частой щетиной копий.
Егора, у которого не было копья, оттеснили в глубь строя и сунули в руки обломок жердины, велев колотить по усам, кого достанет.
Муравьиная армия, пополняясь все новыми и новыми проступающими в пыли шеренгами, быстро приближалась.
