– Господи Иисусе! – ахнул стоящий рядом Прокопенко. – Аэропланы!
Но это были не аэропланы. Сухо треща крыльями, над муравьиным войском зависли три большие стрекозы. Егор увидел, как, отделяясь от них, цепочкой пошли вниз маленькие черные точки. Он вдруг понял, что произойдет в следующую минуту, и во все горло заорал:
– Ложись!
Каторжники повалились на землю. Сейчас же в гуще муравьев сверкнуло пламя разрыва, за ним другого, третьего. Накатил грохот. Казалось, на равнине разом заработал десяток грязевых вулканов, выбрасывающих в небо бесформенные клочья плоти, обломки панцирей и оторванные конечности. Егор прижался к земле и закрыл голову руками, защищаясь от липко шлепающих вокруг комьев.
– Стойте! – раздался вдруг отчаянный крик Шабалина, напрасно пытавшегося перекрыть грохот разрывов. – Нельзя! Остановитесь!
Егор поднял голову. Прапорщик со всех ног бежал прямо под бомбежку, размахивая руками, будто хотел прогнать налетающих с неба стрекоз.
– Чего это он? – удивился Прокопенко. – По мне – так райская музыка. Будто родную дивизионную батарею услыхал!
– Дура, – заорал на него пластун Тимоха, торопливо поднимаясь на ноги. – Тут ведь кругом торфяники! Они от любой искры занимаются почище пороха!
Взрывы, постепенно отдаляясь, становились тише.
– Ох, мать моя Первая Конная! – изумился Яшка, вставая. – Чисто!
Каторжники зашевелились, отряхиваясь и протирая глаза. На всем пространстве степи, начиная от вала мертвых тел вокруг пригорка и кончая пыльным горизонтом, не было видно ни одного живого муравья. Лишь кое-где среди трупов еще угадывались конвульсивные движения скребущих землю лап да слабые подрагивания усов.
– Разбеглись… – глуповато ухмыльнулся Прокопенко.
– Нам самим разбегаться надо! – Тимоха указал на закопченные пятна, оставшиеся на месте разрывов. Над ними, быстро густея, поднимались столбы желтоватого дыма. Кое-где уже поблескивало пламя. – Сейчас тут такое будет – пожалеешь, что жив остался!
На пригорок, прихрамывая, взбежал Шабалин.
– Уходим. Быстро! Поднимайте раненых!
– Да разве ж теперь уйдешь… – Тимоха безнадежно махнул рукой.
– А где ж спасители? – Косенков, оторвав от гимнастерки распоротый рукав, наспех заматывал кровоточащую рану на локте.
– Вон летят! – Прокопенко, сохранивший артиллерийскую зоркость, несмотря на заплывший глаз, ткнул пальцем в небо, указывая на три едва заметные точки.
– Как бы эти спасители за нас самих не взялись, – проворчал Шабалин. – Наверняка это подарочек от полковника Лернера. Старый маразматик сам не понимает, что делает! – он повернулся к Яшке. – И тебе спасибо, комиссар! Доставил этому дураку оружие!
Каторжники настороженно следили за стремительным приближением трех продолговатых тел, окруженных размытым сиянием. Но стрекозы не собирались нападать. Распластав крылья, они плавно снизились у самого пригорка и замерли, цепко впившись в землю посадочными штангами лап.
Ни дать ни взять вертолетное звено, отрешенно подумал Егор. Не хватает только подвесных турелей и звездочек на фюзеляже…
– Ты гляди-ка, – удивился Яшка. – Да ведь там мужики верхами!
– Два мужика, – поправил глазастый Прокопенко. – И одна баба.
– Катя… – не веря глазам, прошептал Егор. – Катя! – заорал он во все горло и припустил вниз по склону.
– Куда?! Назад! – раздался позади испуганный вопль Шабалина.
Почему «назад»? – удивился Егор. Это же Катя! А с ней Мустафа!
Земля вдруг тяжко просела прямо перед ним, распахивая бездонный провал, из которого ударила в небо нестерпимо яркая стена пламени, отрезавшая его от Кати. Жаркой волной Егора отбросило назад, он покатился по земле, закрывая руками опаленное лицо и слыша со всех сторон панические крики людей, гаснущие в реве огня.
Последнее, что он помнил – страшный рывок, отдавшийся болью в стиснутом стальными когтями теле, свист ветра в ушах и треск крыльев над головой…
Багровые всполохи, проникавшие сквозь иллюминатор, плясали на приборных панелях, заставляя каждый рычажок отбрасывать длинную колеблющуюся тень. Там, внизу, за бортом, гигантскими факелами пылали купола муравейников, раскаленной жаровней светилась бывшая степь. Защитный кокон, окружавший планету, лопнул, открывая равнодушным звездам картину гибели цивилизации муравьев и людей.
Это сон, думал Егор. Это не может быть правдой. Он кожей чувствовал обжигающее дыхание пожара, но из багрового тумана к нему протягивались прохладные руки Кати, касались лба, успокаивали боль. Егор снова проваливался в забытье, из которого его временами ненадолго возвращали знакомые и незнакомые голоса.
– …Привезли нас на стрекозиную ферму, – неторопливо говорил Мустафа. – Там бамбуковые леса стеной. Сплошь паутиной заплетены, непролазная чаща, бежать некуда… – голос улетал вдаль, эхом отдаваясь в голове. Ему на смену выплывал другой, незнакомый.
– Три кубика внутривенно обоим, и повязки поменяй…
– …И вот однажды накормил я свою эскадрилью, – возвращался голос Мустафы, – почистил, выгнал на поле. Огляделся по сторонам – никого. Ну, думаю, сейчас или никогда…
– Опять жар, – тревожный голос Кати. – Еще укол?
– Не нужно, пульс нормальный.
– …Don’t worry, мистер Косенков. Оружие я вернул на станцию, как только вступил в должность. Бедные муравьи нисколько этому не сопротивлялись! Похоже, они лучше людей поняли, чем грозит пребывание оружия на планете… К сожалению, их это не спасло.
– …Отличный аппарат, кстати, – стрекоза! Взлет вертикальный, набор высоты – мгновенный, аж глаза на лоб лезут. Маневренность – куда там «Черной акуле»!
– Да… неприютная была планетка, а все жалко. И людей жалко, и божьих тварей…
– Гляжу – в хвост еще пара пристраивается. Думал, погоня, оказалось, нет – жены моего истребителя! Так звеном и пошли… И ведь что удивительно – вышли прямо на паровоз! Я чуть со своего стрекозла не свалился. Гляжу – ходит вокруг паровоза девочка в белом платьице, грибы собирает. Дюймовочка этакая…
– Четыре кубика…
– Пульс падает…
– Кислород…
Егор открыл глаза, удивляясь непривычной тишине. Голова казалась ясной, жаркий кровавый туман, так долго мучавший его, рассеялся, но приборные панели на потолке не исчезли, каким-то чудом выбравшись из бессвязного нескончаемого сна.
– Очухался? – спросил Яшка.
Егор повернул голову. Косенков, одетый в сиреневое термобелье с трехцветным флагом на груди, сидел на соседней кушетке, неторопливо выскребая деревянной ложкой остатки каши из миски.
