Потом пошли смотреть воозовских подопечных. Они размещались в большом помещении, которое на первый взгляд было похоже на мастерскую горшечника. Тут и там стояли большие кувшины, из которых торчали детские головы, остриженные наголо. Некоторые головы спали, другие таращились на вошедших круглыми испуганными глазами. Каскета разобрал смех и он согнулся надвое. Ипсиланти начал объяснять, какие уродцы получаются из тех, что в горшках, а какие пользуются спросом, служа на потеху местным князьям и прочим аристократам.
— Мы копим, — пояснил его слова Вооз. — Надо расширять производство, усиливать темпы, заменять устаревшее оборудование. Появилась конкуренция. С такими моделями сейчас много не заработаешь. Методы, которыми мы пользуемся, также безнадежно устарели. Но не ломать же им кости молотками!
Каскет, понимая справедливое возмущение Вооза, смеялся.
— В знак нашей старой дружбы, — наклонился к нему Вооз, — дарим тебе любого… да хотя бы этого, он как раз готов для продажи. Учти, просить за него следует не меньше 500 оболов. И то этого будет мало, ибо за те труды, которые мы положили на него, он будет тянуть аж 1000 оболов.
— Отлично, — сказал довольный Каскет, осматривая товар.
— Ну, приятно было повидаться.
— Ты куда идешь? — спросил Ипсиланти.
— Перевалю через горы, а там видно будет. Хочу пойти сейчас, потому что, как мне показалось, местные жители производят впечатление людей хоть и недалеких, но весьма быстроногих.
— О да! — заулыбался Вооз. — Но ты же от них уйдешь?
— О да! — заулыбался и Каскет.
Компрачикосы снабдили его плетенкой вина и некоторым количеством съестных припасов, и Каскет отправился в путь, захватив с собой мальчика лет десяти — карлика с непомерно большой головой и носом, набрякшим какой-то темной жидкостью. Так как он отправлялся в путь без денег, то ему требовалось побыстрее сбыть свой товар, а потому он зашел в один большой и богатый замок, где карлика приобрели у него за 800 оболов. Больше получить не удалось, хотя Каскет долго и упорно торговался, отстаивая каждый грош и нудно перечисляя все достоинства своего спутника. Но ему удалось выжать из предоставившейся возможности все, переночевав в замке и стянув несколько мелких, но ценных безделушек, отсутствие которых обитатели замка люди богатые и немелочные заметят еще нескоро. В полдень Каскет двинулся в путь по седой от выпавшей за ночь росы долине к серым горным цепям вдалеке.
ГЛАВА 3
«Муза, скажи мне о том многоопытном муже который боги. Пора он настигает мчится словно молния вот уж не ожи… оп хоп ямы какие глубокие коряга черт бы их побрал оп взобраться бы на гору а там оп-па черт ямы а там я в безопасности меч потерял нет не по… оп нет не потерял слава небе…»
Каскет бежал по светлой березовой роще, ловко прыгая через коряги и глубокие ямины, а следом за ним скакало, сопя и взрывая землю короткими толстыми ногами, опасное чудовище бинфэн. Обе головы его, расположенные спереди и сзади мускулистого кабаньего туловища, покрытого короткой лоснящейся щетиной, громко хрюкали от возбуждения. Они бежали так довольно долго, и только недостаточная для быстрого бега длина ног бинфэна до сих пор спасала Каскета. Но бинфэн был упорен в достижении своей цели — сожрать Каскета, а сам Каскет уже порядком устал. Где-то по дороге он потерял пояс, в котором хранились все его вырученные деньги, и это отнюдь не придавало ему сил. Как назло береза — дерево не очень-то удобное, чтобы мигом взобраться на него, не обладая цепкими когтями, а потому Каскета могла спасти только виднеющаяся немного впереди гора — преддверие вечного льда, снега и разреженного воздуха.
Роща, как мельком успел заметить Каскет, не была необитаемой. Когда они с бинфэном с шумом проносились между прямых и белых древесных стволов, ломая и приминая кустарник, по сторонам мелькали некие плохо различимые фигуры в зеленых колпаках. По-видимому, это были альрауны. В одном месте такая фигура с белой бородой и с топором в руке восхищенно заулюлюкала им вслед, и радостно захрюкали ей в тон головы бинфэна.
Роща вплотную примыкала к каменистому боку горы, поднимавшейся вверх словно ступени гигантской лестницы. Каскет с ходу запрыгнул на первые исполинские валуны и быстро начал взбираться вверх. Но и бинфэн не отставал. Он проявил чудеса прыти и ловкости — видимо, был сильно голоден. Так они некоторое время молча, с сопением, карабкались вверх, пока, наконец, Каскет не заметил немного в стороне от себя вход в пещеру, возле которого толпились какие-то карлики в оранжево-бурых плащах. При его приближении карлики резво исчезли в недрах горы, а вход закрыла большая бронзовая дверь с четырьмя наклепанными сверху железными полосами. Каскет не раздумывая налег на эту дверь плечом, и она утробно скрипнула. Бинфэн уже был где-то рядом: слышалось его шумное похрюкиванье. Каскет налег сильнее. За дверью завозились, чей-то голос сипло прокричал:
— Эй! Ты сейчас нам дверь выломаешь. Полегче налегай! Дурило!
Каскет с руганью пнул дверь, вызвав тем самым обильный поток ответной ругани, и, путаясь в собственном изодранном плаще, начал карабкаться на почти отвесную стену возле пещеры. Ему удалось залезть на скальный козырек, нависающий над бронзовой дверью. Здесь Каскет устроился и с любопытством стал ждать появления бинфэна. Тот себя ждать не заставил. Он тяжело дыша, отдувался и оглядывал окрестности двумя парами налитых кровью глазок, тщась найти Каскета. Каскет, сидя на козырьке, с помощью специальных упражнений привел в порядок свое дыхание, потом крикнул бинфэну:
— Наверх посмотри. Что, слопал? А ты постучись вот в эту дверь. Или не открывают?
Бинфэн с радостным хрюканьем устремился к двери, одним ударом вышиб ее и скрылся в недрах горы. Из темного лаза послышались громкие и горестные вопли. Каскет с удовольствием прислушался к ним, еще немного передохнул и полез дальше вверх.
Когда он достиг вершины той горы, его глазам представился грандиозный пейзаж громадного хребта, частью которого, как оказалось, и была гора. Вид был — точно на плоском белом чертеже, потонувшем в прозрачном мареве облаков, что особенно подчеркивало чисто геометрические пропорции открывшегося пейзажа: четкие треугольники пиков, устремляющиеся вверх, округлая бесконечность туманных бездонных пропастей, трапеции пиков поменьше, которым будто не хватило сил дорасти до своих громадных братьев, сравняться с недосягаемыми треугольниками, многогранники горных цепей, закидывающих сети своих скал далеко в сердце мирных зеленых долин. И надо всем этим ровным и сверкающим кругом — символом вечной бесконечности — висело холодное горное солнце. Вершина горы была плоской и каменистой, только в дальнем углу ее, на маленьком клочке земли, росла старая ель, у корней которой журчал пробивающийся меж камней слабый ручеек. Под этой елью толстый старик по имени Лаплас лепил из влажной земли глиняного голема.
