умирающим.
Взглянуть через эффектор. Два входных отверстия с правой стороны груди на уровне седьмого ребра. Ребро раздроблено. Обе дробины засели в правой лопатке – выходных отверстий на спине нет – спасибо и за то… Из раны редкими толчками выплескивается кровь, на ее поверхности пузырится воздух. Повреждена межреберная артерия. Видимые разрывы паренхимы и плевры. Пневмоторакс и гемоторакс. Правое легкое скукоживается прямо на глазах, оно потеряло уж не менее половины объема, зато средостение постепенно раздувается от проникающего в него воздуха. Сдавливаемое сердце отчаянно бьется, борясь с недостатком кислорода и непривычной тяжестью. Если не принять мер, он умрет в ближайшие несколько минут.
Каких мер?! Что она может сделать?!
Не паникуй. Глубокий вздох, задержать воздух, выдохнуть. Если несколько проблем одновременно, начинай с наиболее неотложной. Кровь. Сколько он уже потерял – литр, полтора? Потеря тридцати процентов плазмы смертельна. Да, сначала нужно остановить кровь. В сером схематичном мире объемного сканера светящееся щупальце манипулятора проникает в поврежденную межреберную артерию, выбрасывающую наружу саму жизнь. Нет времени на аккуратный шов – сдавить, прижать, резкая грубая строчка наноманипулятором – просвет закрыт. Не полностью, капли крови просачиваются, но закрыт. Как потом восстанавливать сосуд, пусть думает хирург, не ее проблема, ей нельзя думать о постороннем, нельзя отвлекаться. Межреберная вена? Вена не повреждена, просто чудо.
Проблема номер два. Какая? Первая помощь при пневмотораксе – восстановить герметичность грудной полости. Клеенка! Ей нужна клеенка! Бинт и клеенка!
– Где клеенка! – во весь голос крикнула она. – Быстрее! Бинт и клеенка!
Ладонь зажимает рану, скользя по крови. Да поможет же ей кто-нибудь или нет?
Твердая рука берет ее за плечо, над ней, словно в тумане, склоняется мужское лицо.
– Госпожа, ты врач? – спрашивает кто-то. – Ты – врач?
– Я врач! – снова кричит она, отмахиваясь, чувствуя, что голос срывается на визг. – Дайте же бинт!
Ей суют бумажный пакет. Что это? Бумага трещит под пальцами, под ней – ткань. Бинт. Плоский моток стерильного бинта. Не разматывая, она прижимает его к ране. Теперь клеенка. Ей суют в руки что-то белое и плотное. Клеенка? Неважно. Сгодится. Наложить сверху, как следует прижать. Теперь плотно забинтовать. Да чем? Чем же?
– Еще бинт! – кричит она. Пот течет по лбу, застилает глаза. – Быстрее же!
Ей суют в руку еще один бинт. Кто – она не видит. Осторожно приподняв верхнюю часть тела манипуляторами, она начинает быстро накладывать повязку. Прижимать, как можно сильнее прижимать тампон и клеенку к ране – почему они такие скользкие, почему не хотят держаться? Прижать их манипуляторами. Чтобы пропустить бинт за спиной мужчины, она сует руки ему под мышки, всем телом прижимаясь к нему, словно в любовном объятии. Еще чьи-то руки помогают ей, но нет времени смотреть, чьи. Оборот, другой, третий – держать тампон и клеенку на ране!
Все. Повязка зафиксирована. Взглянуть вглубь тела. Легкое скукожилось по крайней мере втрое, но больше не уменьшается в объеме. Как повезло, что его задели всего две дробинки! Как повезло, что у него всего лишь односторонний пневмоторакс! Она не справилась бы с двусторонним. А если бы дробь задела сердце? Аорту? Полую вену? Не отвлекаться. Средостение продолжает раздуваться, сердце колотится все отчаяннее и все труднее. Туда проникает воздух из пробитого легкого, его не остановить. Но что делать, когда такая эмфизема?
Вспоминай учебник. Вспоминай. Ты всегда гордилась своей памятью, вот и воспользуйся ей сейчас.
– Скальпель… – бормочет она. – Где взять скальпель? Мне нужны скальпель и резиновая трубка! – громко говорит она. Может, ее опять услышат?
Ее стучат по плечу, и она дергается. Перед глазами возникает металлический блеск. Скальпель! Либо чудо, либо сон, но ей сейчас все равно. Она ухватывает инструмент, подносит его к горлу умирающего и замирает. Она никогда не делала этого на живом человеке. Если она ошибется, ему станет еще хуже. Но если она ничего не сделает, он умрет. Аккуратный нажим – брызги крови – кожа, кажется, сама расползается под лезвием. Все. Дальше не надо. Она роняет скальпель на пол и стискивает зубы. Как там в учебнике? «Проведя поперечный разрез кожи и фасции над яремной впадиной, нужно тупо, пальцем продвигаясь по задней поверхности грудины, проникнуть по возможности глубже в клетчатку средостения…» Лезть пальцем в грудь живого человека? Ей даже нечем продезинфицировать руки! Нет. Дура. Зачем пальцем? Она вводит в разрез манипулятор, уплотняет его и осторожно проталкивает вглубь и вниз. Расползаются тонкие пленочки. Едва чувствующаяся струйка воздуха – наружу вдоль невидимого щупальца. Теперь – трубка.
– Трубка! – громко говорит она, и перед ее лицом, как по волшебству, возникает резиновый катетер. Она хватает его, как утопающий хватает соломинку, и осторожно вводит его в разрез. Пропихнуть манипулятором глубже… еще… следить сканером, куда перемещается…
Все. Сердце мужчины бьется часто и мелко, но опасность ему больше не угрожает. Эмфизема в центре груди еще не спадает, но уже и не увеличивается. Гематома в правой части груди тоже не увеличивается. Его срочно нужно в операционную! Теперь – скорая. Где скорая, когда она действительно нужна?!
– Вызовите скорую! – сквозь стиснутые зубы говорит она, пытаясь выпрямиться. Острая боль в затекшем позвоночнике заставляет ее охнуть – твердые руки со всех сторон помогают ей подняться – кто-то вытирает ей лицо мягкой тканью…
И тут туман рассеялся.
Карина недоуменно огляделась по сторонам. Помещение банковского отделения кишело народом. Мелькали синие формы патрульных и черно-желтые комбинезоны полицейского спецотряда. Два парамедика в темно-серой одежде споро переложили раненого на носилки, подхватили их и унесли. Третий, высокий мужчина с обрамляющей лицо курчавой бородкой, поддержал девушку под локоть, не позволяя упасть.
– Как ты себя чувствуешь, госпожа? – осведомился он.
– Не знаю… – прошептала Карина. Перед глазами плыли радужные круги. – Нормально… наверное.
– А по мне, так краше в гроб кладут, – качнул тот головой. – Ты врач, госпожа?
– Интерн первого года, – Карина попыталась говорить нормально, но горло отказывалось повиноваться.
– У-у! – протянул парамедик. – И что, в первый раз работала? Я имею в виду, в полевых условиях?
Девушка молча кивнула. Говорить не хотелось, в голове стоял шум, ноги подкашивались.
– Я пойду домой, господин, – просипела она.
– Ну уж нет, – фыркнул парамедик. – Ну-ка, пошли, присядем.
Не обращая внимания на ее слабое сопротивление, он подвел ее к стулу и почти силой усадил. Потом повернул голову и кивнул. К ней тут же придвинулась высокая черно-желтая гора.
– Карина? – прогудела она. – Кара? Ты как себя чувствуешь?
Девушка подняла голову.
– Дентор? – пробормотала она. – Не смотри на меня, я грязная…
– Кто о чем, а девчонка о
