Труды парней не пригодились при этом расследовании, но это не значило, что парни работали вхолостую. Все собранные ими данные пойдут в архив и, возможно, когда-нибудь понадобятся; у нас такое бывало.
- По транквилизатору буду работать я и господин Лешко, - сообщил я парням. - Остальным подчищать хвосты и вести обычную аналитику. Если понадобится - подключим. У кого есть вопросы?
- Жаль, - вздохнул Сергей. - Мне кажется, я был в двух шагах от выявления внегалактиан. Фактор внегалактиан объяснил бы многие странные случаи.
- Так лови и дальше, - великодушно разрешил я. - Кто тебе мешает? Поймаешь, приведешь - будем разбираться. Валентин, список пассажиров, побывавших на Салангане, передай в полицейский департамент Серебристого Лебедя. Первому заместителю. Новых случаев не было?
- Нет, - отозвался биокомп. - Все спокойно. Только что принял сообщение со Звездного Какаду.
- Читай! Без вводных, только основной текст.
Затаив дыхание, я слушал голос Валентина.
- Подтверждается, что в период ориентировочно с шестого по восемнадцатое сентября госпожа Бикулу Тирри Агостиньо Зампе употребляла нейролептик общий "Льды Коцита" производства фармакогруппы "Альберт", Серебристый Лебедь, Четвертый Рим.
- Вот так, парни, - удовлетворенно сказал я, обводя взглядом свою группу. - Вот вам и все коварные внегалактиане, непредвиденные мутации, биосистемы из Шарлотсвилля, гравианомалии, трудоустройство специалистов и медицинские заключения. Обыкновеннейший безобидный транквилизатор. Всего лишь.
- Но зачем его подсовывают всем подряд? - спросил Фарид. - Тут же все решает случай.
- Да, кто-то прекрасно осведомлен о его необычных, мягко говоря, свойствах, - согласился я. - Кто-то развлекается, бросая рыбам в аквариуме отравленный корм. Кто-то развлекается в переполненном маршрутнике, разрезая ножом одежду пассажиров. Кто-то плюет с балкона на головы прохожих...
- Возможно, дело тут не в простом развлечении, - заметил Дино. Какие-то иные причины...
- Сообщение с Журавлиной Стаи, - сказал биокомп.
- Что - убийство?! - Я приподнялся из-за стола, первым делом подумав о госпоже Эвридике Карреро.
- Нет, пострадавшая жива. Доставлена в третью городскую больницу Мериды-Гвадианы. Личность не установлена.
Третья городская больница... Да, там я уже бывал, навещал госпожу Карреро. Итак, очередная жертва чьей-то безумной забавы с транквилизатором "Льды Коцита"...
И вдруг словно какая-то игла стремительно уколола меня в сердце - и тут же исчезла. Но боль осталась, боль не спешила уходить.
- Читай основной блок, - сказал я биокомпу и не узнал своего голоса. Слова почему-то давались с трудом, все пространство кабинета превратилось в лед, и фигуры моих парней вмерзли в эту ледяную толщу, и я тоже вмерз в эту неподатливую безнадежную толщу, и бесполезны были бы попытки взломать лед, выбраться наружу и глотнуть воздуха. Я задыхался.
- Тут указано: лично господину Грегу, - донесся до меня из леденящей беспредельности замороженный голос биокомпа. - Даю на экран.
Я не дышал и не шевелился, я превратился в айсберг, но зрение не потерял. Я долго, бесконечно долго читал застывшие, тоже замороженные, строки, а потом так же бесконечно долго пытался осмыслить прочитанное.
Пострадавшая доставлена из зоны отдыха в Северных горах в окрестностях Мериды-Гвадианы... Состояние крайне тяжелое, в сознание не приходит... Находится в реанимационном комплексе... Женщина двадцати двух-двадцати трех биологических лет... Причина многочисленных телесных повреждений - падение с большой высоты... При ней не обнаружено ничего, кроме аудиты... Аудита закодирована, адресат - Леонардо-Валентин Грег, Соколиная, Кремс, Унипол...
Я окончательно потерял всякое представление о том, на каком свете нахожусь, когда на экране появилось изображение - черно-синее от кровоподтеков лицо, спутанные светлые волосы... Изуродованное, исковерканное, искалеченное лицо... И все-таки я сразу узнал Славию.
Доносились до меня чьи-то голоса, двигались какие-то тени. Но все это происходило вне пределов моего мира, охваченного болью и отчаянием.
Потом это прошло. Айсберг растаял, выпустив из плена мое окоченевшее "я". Окружающее стало четким, болезненно четким.
- Ребята, - сказал я уже вполне нормальным, по-моему, голосом, - я на Журавлиную Стаю. Замещать меня будет Драган... господин Пестич. - Я оглядел их встревоженные лица. - Не знаю, в чем там дело, но у... пострадавшей есть личное послание ко мне. И я... знаю пострадавшую.
Они молчали. Понимающе молчали. В полной тишине я встал из-за стола и направился к двери. Наткнулся на взгляд Стана и сказал:
- Понятия не имею, зачем она туда... и вообще...
Мне вдруг показалось, что я как будто бы оправдываюсь. И я знал, почему мне так показалось. Знал, но не хотел, не мог признаться себе в этом.
...По дороге к нуль-порту я старался не думать о Славии, старался ни о чем не думать, но в голову лезли какие-то странные мысли. Никогда не доводилось мне размышлять о подобных вещах, но, видно, таилось что-то во мне, лежало до поры в одной из пещер подсознания - и вот теперь пробудилось, вылезло из пещеры, из темноты, поднялось из глубин, обрело форму и стало отчетливым.
Я любил свою работу, она была для меня интересной, но вот что думалось мне сейчас, в авто, мчащемся к нуль-порту: наверное, в жизни каждого человека бывает такая граница, за которой наступает состояние какой-то полуобреченности и приходит понимание, что лучшего уже не будет, что ты просто продолжаешь кружить по спирали, монотонно и, в общем-то, бессмысленно, а витки спирали все сужаются и сужаются, и все ближе финальная точка этого монотонного безнадежного вращения. Безнадежная монотонность... Монотонная безнадежность... И при всей этой монотонности вращение все-таки неудержимо, хотя и плавно, ускоряется к концу спирали. Все быстрее проходят годы-витки, все ближе финал. И вот тут-то, перейдя незримую границу, поневоле начинаешь думать, что за этой жизнью должно быть, непременно должно быть что-то еще; иначе тот, кто придумал наше бытие, либо глуп, либо жесток. Но разве может Он быть глупым или жестоким?..
Значит - все впереди? Спираль, сузившись до размеров точки, вывернется наизнанку и начнет расширяться, и бытие твое вновь заскользит по виткам все выше и медленнее - до противоположного ее конца и нового выворота... Или же вообще не будет никогда предела все расширяющимся и расширяющимся виткам?..
Это были не мои мысли. То, что представилось мне в спешащем авто, никак не могло быть моими мыслями. Я еще не дошел до своей границы и не думал еще ни о чем таком... Это было знание, долетевшее из будущего... или оставшееся от прошлого...
