– Постарайся не думать об этом, – тихо сказал я. – Попробую как можно скорее забрать тебя домой, к отцу. Ты скоро уже будешь здоров.
– Домой? – сказал он с удивлением. – Что ты говоришь? Здесь мой дом. Я благодарен тебе, что ты приехал. Но я хорошо знаю, и те, что здесь лежат, тоже все знают это…
Он поднял руку и, выпрямившись, что-то сказал по-японски. Тогда палата ожила на одну минуту, раздался короткий, горловой хор голосов, которые четко сказали что-то.
– Видишь, все знают, что каждый несет в себе смерть, – сказал Сато. – Я думаю, что мы с тобой больше уже не увидимся, поэтому скажу тебе: речь шла не о городе. Все это было для вас не важно. Даже тот великий американский ученый, который изобрел бомбу и помогал собирать ее на аэродроме, несмотря на свою мудрость, не мог увидеть и понять того, что я там видел. Один человек в одну минуту убил целый город, который четыре тысячи лет прирастал камнем к камню… медленно поднимались храмы… сколько фресок в каждом, столько художников. А неисчислимые труды и любовь – разве можно в течение одной человеческой жизни познать все это? Улицы от улиц разрастались как ветви. И вот один человек за одну минуту смог уничтожить в миллион раз больше, чем когда-либо сможет охватить своим разумом. Американские и английские газеты пишут о новой эре – значит, ее первый день был в Хиросиме? Кто отыскал этот город на карте? Кто поставил красный крест на бумаге, кто осмелился сказать: это здесь? Ваши летчики приходили сюда и говорили: мы сделали яичницу! Немцев нельзя было убивать так, потому что это люди. А мы – что? Косоглазые.
– Сато, прошу тебя, успокойся. Я понимаю, ты долго жил здесь, привык к людям. Это было ужасно, знаю. Ты понимаешь также, что я в одиночку ничего не мог сделать, не знал даже и…
– Подожди, а если бы это зависело от тебя, разве ты не отдал бы приказ сбросить бомбу на Хиросиму?
– Но я знал, что ты там, конечно же…
– Речь не обо мне. Почему один человек, которого ты знаешь, для тебя имеет большее значение, чем четверть миллиона других?
– Ты взволнован, – сказал я, – но меня удивляет, что ты по-прежнему отождествляешь себя с японцами. Мне очень жаль, но это были враги, а война…
– Я не взволнован, – сказал он, – я умер. Во мне живет только моя смерть, которая становится все сильнее. Из людей, которые были в городе, никто не выживет, а женщины с окраин будут рожать чудовищ и калек. Американцы уже допытываются о беременных женщинах.
– Я пойду, Сато, может, ты устал? Я верю, что ты одумаешься и вернешься со мной к отцу, в Англию. Я завтра приду к тебе, утром…
– Нет, не нужно, – возразил он. – Будет лучше, если мы больше не увидимся. Хорошо, что ты помог мне вернуться в Японию, и я хотел поблагодарить тебя за это. Нет, я говорю совершенно серьезно, это не ирония. А поскольку я уже умер, скажу тебе, ты должен это знать – я не работал на вас. Кто вы такие? Разве вы умеете умирать так, как японцы? Все, что мог, я делал для моей матери, и хотя этого было мало, я все равно очень тебе благодарен.
– Что ты говоришь. Сато?!
– Я работал на Японию, – повторил он. – А теперь можешь идти.
Больные на других кроватях, словно понимая наш разговор, обращали ко мне тяжелые черные взгляды, а Сато, закрыв глаза, лежал неподвижно, дышал медленно и глубоко. Я еще постоял с минуту, а затем вышел украдкой, как преступник.
По коридору шел полковник Келлер с офицером, который привез меня в клинику. Из-под белого халата были виды полы мундира.
– Проклятая история, – сказал он, – что за нечеловеческая страна. Ну что, вы нашли своего человека?
– Да. Это правда, что все они должны умереть?
– Боюсь, что так. Вы знаете, какую новость мне сообщили только что? Мы пытались собрать беременных женщин, которые были в окрестностях Хиросимы, особенно тех, которые вскоре должны родить. Понимаете, дети могут родиться нормальными, но под воздействием излучения могли произойти изменения, мутации – это имело бы необычайное научное значение. Но японские женщины, вы не поверите, убивают своих детей после рождения. Все, как одна. Тут явно замешаны японские врачи, иначе откуда бы эти дикари узнали про это?
– Да, это удивительно, – сказал я. – Бывайте здоровы, полковник.
– Как, разве вы не пойдете с нами на обед?
– К сожалению, не могу: в четыре часа у меня самолет. Я уже сегодня улетаю в Лондон.
Перевод Борисова В.И.
Конец света в восемь часов
Редактор «Ивнинг стар» просматривал еще влажный от типографской краски номер своей газеты. С немалым удовольствием он прочитал вступительную статью, которую сам и произвел на свет, неплохим получился также спортивный раздел. Вот только последняя страница ему не понравилась. Снимок, изображавший собрание Клуба бывших сенаторов, выглядел как семейка раздавленных на бумаге тараканов.
– Черт побери, что за клише! – рявкнул редактор.
Но окончательно испортил ему настроение раздел «Сенсации». Была в его газете такая рубрика, в которой размещали самые интересные криминальные новости дня. На этот раз здесь была заметка на две колонки. Редактор припомнил, что Раутон давал ему эту «сенсацию» прочитать, но у него, как всегда, на это не было времени. Только сейчас он увидел эти черные печатные строчки. Он читал минуту, две, потом ударил кулаком по столу, взревел, подпрыгнул, наклонился и, прочитав еще десяток строк, всем телом навалился на внутренний телефон.
– Алло! Секретариат? – крикнул он. – Мисс Эйлин, пусть Раутон немедленно явится ко мне. Нет-нет, не говорите мне, что его там нет. Я знаю, что он целыми днями сидит у вас и заигрывает с вами, вместо того чтоб работать. Пусть немедленно явится ко мне, вам понятно?
Не дожидаясь ответа, он бросил трубку и вернулся к статье.
Затем подбежал к окну.
– И что тут делать, черт возьми? Он меня с ума сведет!
Раздался стук в дверь.
– Слава Богу, Раутон, наконец-то! Меня когда-нибудь из-за вас посадят! – рявкнул шеф.
Вошел человек среднего возраста, с лицом, напоминающим хорошо засушенную сливу. Под морщинистым лбом светилась пара маленьких холодных глаз, взгляд которых, казалось, мгновенно прилипал к каждому встреченному предмету. Их хозяин был в сером костюме, на голове была – также серая – шляпа, которая выглядела так, словно являлась частью волосяного покрова. И весь Раутон тоже был серым, только галстук пылал яркой зеленью.
– Шеф? Что случилось?
– Вы еще спрашиваете? Зачем вы в статье о краже трупа написали, что эта женщина пускала в комнату кого попало?
– Вы же сами сказали мне, что в последнее время не хватает пикантных подробностей.
