Пол Андерсон - Восставшие миры. Зима мира. Сломанный меч [Авт. сборник]

— Я слышал. Но насколько они загадочны? Как чувствуешь себя с ними в тесной компании? Этот экземпляр — пленница, она всецело в наших руках, она зависит от нашей доброй воли, и может помочь мне больше, чем торговцы и бродяги, с которыми я встречался.

Юрусан оперся на свой посох.

— Это знакомство может принести вам немалые страдания, — сказал он наконец. — А это, в свою очередь, может подвергнуть опасности людей, идущих за вами.

Сидир фыркнул.

— Меня предупреждали, что пленники из северян часто ведут себя агрессивно. Не считаете же вы, что я, окруженный охраной, должен бояться, что на меня набросится женщина?

— Может быть и нет. А может быть, и того хуже. — Юрусан посмотрел вдоль коридора. Двери были закрыты. Века прошли с той поры, когда Арванет управлялся множеством чиновников. Здесь было более уединенное место, чем Лунный зал или даже секретная комната. — Выслушайте, умоляю вас!

— Его белая борода колыхнулась, когда он подался вперед, чтобы говорить тихо и доверительно. — Когда я был молод, мне доводилось путешествовать далеко вглубь территории Северного народа. Имперский маркграф попросил, чтобы туда были направлены уполномоченные. Я был при них писарем. Домашний скот с юга и дикие звери с севера то и дело пересекали границу. Ни южанам, ни северянам это не нравилось, поэтому и те и другие убивали таких животных, и те и другие несли из-за этого убытки. Мы обговорили соглашение. Решили, что с целью точного обозначения границы, будут навалены груды корней. Время от времени рагидьянцы и рогавикьянцы будут встречаться в обозначенных местах и приносить хвосты убитых перебежчиков. Те, у кого хвостов окажется меньше, будут возмещать разницу: металлом с их стороны и монетами с нашей, согласно формуле, что эти звери приносят больше вреда, чем стоят их туши. Этот метод, по-моему, работал достаточно хорошо — соглашение было возобновлено даже после того, как провалилась наша последняя попытка вторжения в их земли. Но дело в том, Главнокомандующий, что у этого народа не было ни короля, ни вождя, ни совета — никакого представительного лица или органа, который мог бы сойти за него. И мы вынуждены были зимой, когда они ведут более или менее оседлый образ жизни, в течение нескольких месяцев переезжать от стойбища к стойбищу и вести переговоры с каждой отдельной семьей. Поэтому я считаю, что узнал их лучше, чем кто-либо другой.

Сидир ждал. Он и раньше что-то слышал об этом.

— Их женщины часто проявляли к нам интерес, — продолжал Юрусан старческим голосом. — Они радушно приглашали нас к своим телам. Некоторые из них провожали нас, служили проводниками.

— Я наслушался сказок от торговцев. — Сидир собрал все свое презрение. — Они нашептывают, будто все женщины Рогавики, все без исключения — суки, суккубы, сверхъестественные женщины. Рассказывают, что любая из них может отдаться любому мужчине по своему желанию, никогда не зная удовлетворения, но за это он становится ее беспомощным рабом, которого уже ничего в жизни не интересует, кроме нее. Миф! Сказки! Почему же агенты с верховьев реки не попадают в такие ловушки?

— Я считаю, что короткая встреча, помимо сладких минут, оставляет дикие воспоминания. Кроме того, мнение о женщине, с которой имел дело, определяется еще и тем, что она так же независима, как мужчина, так же разумна и опасна. В самом деле, нельзя сказать, что ее мужья раболепствуют перед ней. И все же… и все же… знаете ли вы, что дикари из дремучих, лесов — жители восточной Рогавики ведут с ними кое-какие дела — считают, что народ северных равнин — как мужчины, так и женщины, — являются некоей разновидностью эльфов? И я могу понять, почему они так считают, могу понять суеверие южан и порой думаю, что не так уж они и суеверны… Я, знавший Брузу Старрок в течение полумесяца, не могу забыть ее уже полвека.

Голос Юрусана умолк. Конец фразы словно утонул в пустоте коридора. Сидир стоял, удивленный. Такое самообнажение не было свойственно философу — кстати, рагидьянская аристократия никогда не влюблялась в отличии от своих крестьян или баромьянцев — женщины, по их мнению, были для этого слишком низки.

Может быть именно это утроило силы совершенно дикой девушки, давшей им отпор.

— Я… я ценю ваше доверие, — произнес наконец Сидир.

— Мне было не так легко поступиться ради вас своей гордостью, — пробормотал Юрусан. — Просто я знаю, что та девушка… с которой у меня что-то было… она мертва. — И добавил жестко: — Я хочу, чтобы вы убили свою пленницу. Или освободили. Или еще как-нибудь избавились от нее. Если вы этого не сделаете, то хотя бы остерегайтесь ее, остерегайтесь всегда. Если вы почувствуете, что ее чары начинают действовать на вас, скажите об этом мне и, может быть, я помогу их разрушить, прежде чем станет слишком поздно.

Его рука дрожала на рукоятке посоха. Без всяких церемоний он протиснулся мимо Сидира и зашаркал по коридору.

Сидир неуверенно размышлял над его словами. Неужели старик сказал правду?

«Ха! Держу пари, что женщины Рогавики в постели лучше, чем все остальные.» И он двинулся по коридору, хотя сомнения не оставили его. Каменные марши лестницы, ведущей вверх через Воронью башню, были истерты подошвами до впадин. Слабо мерцали свечи на холодных стенах. Эхо отдавалось в узком лестничном колодце издевательским смехом.

Но помещения наверху были просторными, удобными, были хорошо обставлены. Четыре пикинера охраняли площадку. Это были рагидьянцы — держать здесь лучших воинов не имело смысла. Крупные, с прекрасной выправкой, в голубых камзолах и брюках, в обуви на толстой подошве, в кожаных кирасах, обшитых латунными бляхами, и круглых касках, на которых были выгравированы эмблемы их полка, они эффектно приветствовали его. Сидир почувствовал прилив гордости, и он окончательно вытеснил дурные предчувствия. До вторжения баромьянцев солдаты в Рагиде значили чуть больше, чем разбойники, ошивающиеся среди отбросов нации, и вполне этого заслуживали. До сих пор над ними порой иронизировали образованные люди, но теперь солдаты стояли стеной на границе цивилизации, защищая ее от варварства. Он прошел мимо них и плотно закрыл за собой дверь.

Дония была на ногах. Она приказала, чтобы взамен наряда проститутки ей принесли платье. В одной из комнат была ванная. Пленница выглядела бы совсем свежей, если бы не лиловый синяк на правой скуле и багровая ссадина на левом запястье. Сидир знал, что ее жестоко избили, прежде чем смогли связать. Но ее манера держаться не изменилась. Солнечный луч, падавший через окно, окрашивал ее промытые, причесанные волосы тусклым золотом и золотой же пылью искрился на изгибах ее фигуры под тонким черным шелком.