Алекс отпал, уронив челюсть.
До боли знакомый медальон. Герб, который невозможно забыть…
– Боб, это ты? – спросил Алекс. Сознание повело вбок. Сознание уплывало, уходило, мучительное состояние, знаешь ведь, что не спишь, но всё как во сне, и тогда он испугался:
– Что это?
– Это Зона, – ответил Шухарт, который, оказывается, сидел рядом, разматывая верёвку. – Сейчас, малыш, сейчас…
Командир опоздал, на поверхности оставалась голова да поднятые вверх руки. Потом остался только рот, а потом…
– Борька! – прошептал Алекс.
Прижав к лицу содранное со Шланга бельё, он зарыдал, как десятилетний пацан.
5. Префект Шухарт, 55 лет, вдовецСтрашно, караси? То-то…
Помню, долго мы не решались хотя бы шаг сделать, пока не убедились – асфальт снова крепкий, крепче не бывает. В том месте, где только что булькала гудроновая трясина, твердь стала твердью. Как в бреду привиделось. Никакого тебе пролома, разве что отчётливое углубление появилось, характерная вдавленность, покрытая сетью совсем мелких трещин. И таких вдавленностей, если присмотреться, вокруг было изрядно. Раны в асфальте.
А малыша нашего больше нет…
Никогда прежде я ничего подобного не видел. И не слышал, чтоб об этом болтали. Так что настроение моё понять можно, чего уж говорить о компаньонах, у которых мозги просто заклинило, особенно у Мелка. Смотрю я на них, потерянных, и думаю, как бы мне половчее вытащить их из оторопи? Кому как не мне понимать, насколько опасно это безволие. Лучше всего – физический контакт. Женщину дернуть за руки, парню дать пощёчину. Вариант: струя воды в лицо из пластиковой бутылки. И сразу отвлечь, переключить внимание… На что?
Осматриваюсь. В этом секторе я впервые, господь миловал, трудно сюда попасть. Вон здоровенное здание Института, нависает над Зоной, словно оно здесь хозяин, а вон туда я всего лишь неделю назад ходил с Кириллом. Вон и грузовики знакомые, те, которые тринадцать лет стоят как новенькие, не ржавеют, не сыпятся… Мы сами – на площади перед рынком. Напротив сквер, бывший когда-то Центральным. Налево автостоянка – нам туда. К шлагбауму перед стоянкой ведёт подъездная дорожка, в начале которой – шиномонтаж. Там, в брошенной мастерской, должен быть крепеж, болты и гаечки…
Дрянь в душе разбухала, как дрожжи в сортире. Мне бы самого себя вылечить, куда там спутников!
А ведь гайки в Зоне – гениальное изобретение, думаю я, пытаясь отвлечься. Тот, кто придумал, как пользоваться гайками, и был первым сталкером. Все остальные, кто лез в Зону и оставался в ней навсегда, или уползал, обезумевший, но с хабаром, все они сталкерами не были, а были придурками, ориентирами на будущих картах, но тот, кто, прежде чем сделать шаг, бросил перед собой кусочек железа, тот и сталкер – штучный образец, элита… Пустые философствования! Не помогли мне мысли об элите. Дрянь-таки прорвалась.
Скорее всего, катализатором стали нержавеющие грузовики, напомнили, зачем я здесь, и что у меня осталось за спиной…
Хватаю мамзель и волоку её на то место, где провалился Шланг. Выводить из оторопи? С какой стати! Сначала она мне скажет… она мне сейчас всё скажет… Пресекаю вялое сопротивление, а может, и не вялое, просто, когда я в ярости, любое сопротивление мне кажется вялым. Это вам не спортзал, дамочка, это Зона и это Рыжий. Ставлю её на колени, держу за волосы и объясняю ласково: не сойдёшь с зыбучки этой дьявольской, пока не ответишь, зачем мы тащимся к Приюту? Или пока не провалишься – вдогонку за мальчишкой.
Рисковал я, конечно, сильно. Откуда мне знать, как работает ловушка, на что реагирует? И где вообще здесь ловушка? Но если не сейчас разбираться, пользуясь растерянностью противника, то когда? Плюс ярость испытывал необъяснимую, ненормальную, ни до, ни после со мною ничего такого в Зоне не было. Ярость – это для человеческого мира. А у меня перед глазами лицо Шланга стоит, когда он в трясину уходит, улыбка его бледная. Получается, успел я этого парнишку если не полюбить, то зауважать – уж точно. Возможно, почувствовал родственную душу… не знаю. Короче, когда Мелок хочет вступиться, я врезаю ему от души, и он не уворачивается, куда там! Нокаут.
Кричу мамзель в ухо: «Что вы с Холденом здесь забыли?» Она в ответ – мол, презираю всех холденов в сумме и по отдельности, презираю их грязных псов! Мол, как язык у кого-то поворачивается объединять её, физика, с этими ничтожествами, бредящими бессмертием? Ага, радуюсь, так мы всё-таки не за ребёнком идём? Лично я, заявляет она, намерена изучить темпостатическое поле. Возможно, удастся найти сам стабилизатор. Стабилизатор – это Грааль, подсказываю я ей, не так ли? И она, силясь сохранить достоинство, заявляет, что не разговаривает на птичьем языке всяких недоумков, называющих себя сталкерами, и тогда я, получив, что хотел, отпускаю её, и она торопливо уползает с гиблого места…
Значит, Грааль. Так я и думал, идём за Граалем. Смешно было думать иначе. Золотой Шар, исполняющий желания, Рвотный Камень, превращающий металлолом в золото, Палочка Власти, Зуб Мудрости – какой только словесный мусор не натаскали мои собратья из Зоны вместе с хабаром! Мусор, который сносит людям мозги. И если в деловом разговоре возникает Приют, то, разумеется, Грааль где-то рядом.
Детские сказки.
Миледи выразилась по-учёному: темпоральный стабилизатор, испускающий некое поле. А суть не меняется – коллективный бред.
Знаменитые грузовики гладко ложатся в легенды о Приюте. Тринадцать лет стоят под дождями и ветрами, а целёхонькие, хоть сейчас заводись и езжай. Это факт, с которым не поспоришь. Таких фактов достаточно, чтобы и дурак понял: в Зоне есть области, где всё сохраняется в изначальном виде, не стареет, не меняется. Например, фонтанчик перед старым цирком – работает, хоть бы что ему. Воды в домах нет, электричества нет, а он журчит себе на радость. Или горящие бочки с мусором – не гаснут все эти годы. Или полоса деревьев в бывшем Центральном сквере, которые зеленеют круглый год. Вся растительность осенью листву роняет, зимой голая стоит, а у этих – вечное лето. Или кусок живой изгороди, состоящей из кустов шиповника. В момент Посещения кусты плодоносили – так и стоят с плодами до сих пор… Если разложить эти чудеса по карте, получится фигура в форме жирной запятой, начало которой аккурат в Приюте. Ну а грузовики, которые не ржавеют, фонтан, зелёная полоса в сквере и прочее – закруглённый хвост «запятой». На снимках, добытых Холденом, фигура прослеживается в том числе по железным крышам домов – как в Седом квартале, так и в соседних. Короче, очень эти области интересуют учёных и военных, да и нас, сталкеров, тоже. Приюту и в самом деле есть чем смущать умы, приманивая любопытных приматов.
