шедийскую культуру. Он прямо светился, горел энтузиазмом — и это заметно передавалось местным, они нелогично одновременно задавали вопросы и пытались скормить Юлу рыбный пирог и ещё что-то, от чего пахло непрояснённым морепродуктом. Он честно пытался жевать и говорить, но в конце концов оставил рядом только стакан с водой — и вместо обеда получилась форменная пресс-конференция.
Кранц стоял в сторонке с тем пожилым шедми, которого мы видели на субмарине, и Саидом. Я решил, что они обсуждают именно то, что я ему рассказал. Мне тоже не лез кусок в горло, а смерть хотелось поговорить. Но не как Юльке. Мне хотелось не отвечать на вопросы, а задавать их самому — я стал искать среди шедми Бэрея, но тут вспомнил, что он не поехал.
Ужасная невезуха.
Оставался только Кранц. Я не особенно хотел разговаривать именно с ним — но выхода у меня не было вообще: по крайней мере, я знал, что мне скажут правду. Любую правду, даже ту, от которой захочется тут же и подохнуть.
Я стал смотреть на Кранца — и он быстро заметил. Обернулся: «Чего тебе?» — и я махнул ему рукой. Он что-то сказал своим и подошёл.
Я погладил малявку по косичкам и пересадил её Юлу на колени — Юл её обнял, будто так и надо. Шедми увидели, что я собираюсь уйти — и никто не стал задерживать: какой во мне прок, если всё равно молчу? Я был сильно им за это благодарен.
Кранц молча мотнул головой. Мы вместе сели за маленький стол, рядом с аквариумом. Несколько неописуемых корявых рыбин в чешуе, как в броне из ржавого железа, тут же уставились на нас белёсыми бессмысленными глазами — тяжело было на них не смотреть.
— Что тебе, Бердин? — спросил Кранц. — Быстрее и короче: у меня много дел.
— Что такое «бельковая война»? — сказал я. — Очень странно звучит.
Кранц снова ужасно усмехнулся. На него в таких случаях просто невозможно было смотреть: будто ему одновременно было смешно и отвратительно слушать лютую чушь, что собеседник порол, а ещё — будто он так привык к подобной чуши, что и не ждал другого.
— Угу, ты ж воевал на Океане Втором, откуда тебе знать… У шедми — антипубертат, ты в курсе? Что их девчонки рожают лет до семнадцати максимум, при том что медицина-биология нынче очень продвинутые — знаешь?
— Да…
— Чудно. Так было не всегда, — продолжал Кранц быстро и чётко, будто читал комментарии за кадром военной хроники. — Ещё лет сто назад в пятнадцать они переходили свою Межу, а пацаны — на полгода-год позже. А лет пятьсот тому, когда технологии были не те и жрать было особо нечего, девчонки у них кончались лет в тринадцать-четырнадцать. Успевали родить пять-шесть бельков — у кого хватало здоровья и силёнок. Они рожают много легче людей, но от беременности истощались сильно; если ты заметил, у них и сейчас женщины мельче и слабее, а тогда, случалось, вообще не доживали до Межи. Ясное дело, дети для них были ценнейшим ресурсом, особенно девочки. Общая драгоценность, понимаешь?
— Слушай, — спросил я, — я того… не шарю в биологии… а почему у них так странно? Ну, антипубертат этот? На Земле почти все животные, по-моему, рожают взрослыми…
— Ытшар, солнце Шеда, активнее Солнца Земли, — сказал Кранц. — Высокая сейсмичность — горные породы фонят. Из-за радиации в гаметах живых тварей моментально накапливаются генетические поломки. Очевидный вывод: чем раньше роды, тем больше шансов на здоровье детёнышей. Рожать надо как можно скорее, как можно больше — а потом можно взрослеть спокойно: детёнышей будут защищать более старшие особи. Для животных Шеда это обычно. Многие тамошние существа оплодотворяют собственных новорождённых, и сперма консервируется до взрослости — наподобие наших горностаев. У других самки рождаются в пять-шесть раз чаще, чем самцы — и живут в несколько раз меньше, потому что рожают поминутно, до истощения. У третьих — антипубертат, всё логично.
— Сурово, — вырвалось у меня.
— А как бы ты хотел? — хмыкнул Кранц. — Это тебе Шед, а не тропический рай. На восьмидесяти процентах территории температурный максимум — пятнадцать Цельсия. Тайфуны, цунами, штормовые ветра. Вулканы. Континентов нет, острова практически кормит океан… покормись в воде с температурой, близкой к нулю, подо льдом, угу. Голод-холод-болезни. Лихорадка-мор-родимчик. А младенцы, хоть человечьи, хоть шедийские — существа хрупкие. И ты должен понять: они ценнее. Взрослый уже откатал свою биологическую программу, а дети — будущее, без них любое племя обречено.
— Как и у людей, в общем.
Лицо Кранца снова дёрнула судорога.
— Бабы новых нарожают, — сказал он медленно, с тихой холодной злобой. — Ублюдок. Приблуда. Нечай. Крапивное семя. Ветром надуло. Благослови скотину с приплодцем, а деток — с приморцем. Аборты. Младенцы в колодцах, на помойках, где попало. Их у нас всегда многовато, Бердин, нет? А мат? Что для приматов спаривание? Отыметь, отодрать, поставить на четыре кости… Скажи это шедми, Бердин! Чтоб они послушали, что для тебя их священная игра, ага… и те места, что богиней отмечены, где шедийские ангелочки радугу ищут.
— Люди тоже любят детей, — сказал я. — Ты же знаешь.
— Ага, — хмыкнул Кранц. — Любят. Во все места. Уж себе-то не ври, Бердин. Лет стопсят-двести последних сюсюкать с деточками начали. Личность в дите заметили… кое-кто, в некоторых, своих. Но поголовье педофилов не уменьшилось, плюс киднепинг, плюс семейное насилие… да о чём я вообще! Расходный материал! Спиногрызы, личинки — противозачаточные, аборты, движение чайльдфри… Любовь… не тупи. Зарабатывать на деточках деньги — хорошо, да, но любить людям их тяжело и особо не хочется. У нас совсем другое общество. Ты сравни: вот шедийский клан, с которым случилась болячка наподобие оспы. Общий родимчик. И детки — йок. Наши бы утёрлись: подумаешь, драма, бабы новых нарожают. А шедми? У них все материальные ценности — на месте, духовные — тоже, да только клан уже доживает, осознай. Он уже мёртвый.
Мне стало холодно. Я смотрел в аквариум, в глупые рыбьи глаза — и потихоньку начинал понимать. И чем яснее понимал, тем холоднее становилось.
К нам подсеменил шедийский ручной пингвин — или как они зовутся. Уставился на меня, склонил набок полуптичью-полуптеродактилевую голову с хохолком, приоткрыл зубастый клюв. Кранц положил палец ему на клюв сверху, пингвин будто устыдился и принялся ковырять угол столешницы.
Помог мне перевести дух, полезный птиц.
— Почитай, если осилишь, работы их археологов, — продолжал Кранц безжалостно. — Или хоть фильмы посмотри. Фигурка Хэталь — и груда скелетов: пришли к своей богине и покончили с
