Я ненавижу собак с тех пор, как побывал в Лиарете. По совету босса я уставился между мутных глазок этого песика и поднес палец к его узкому лбу. Тварь показала зубы и подобралась для броска. Поначалу я решил, что босс хочет пожертвовать пальцем взамен более ценной части тела.
Палец коснулся собачьего лба, и я ощутил твердость кости. Поведение пса резко изменилось. Его зрачки сошлись к переносице и провалились в уголки глаз, рычание заглохло. Я увидел отражения луны в желтоватых бельмах.
Кобель застыл, превратившись в чучело, и почти мгновенно похолодел градусов на двадцать. Теперь он целиком находился в моей власти и сделался не опаснее изваяния.
Под складками кожи я обнаружил ошейник из стальных звеньев. Очень не хотелось бы найти на нем одну знакомую побрякушку. Но это оказался обычный ошейник; на самом длинном звене было выбито имя собаки: «Наполеон». И еще какой-то невразумительный адрес.
– Вали отсюда, Наполеон, – сказал я ласково.
Он ожил и затрусил к берегу. Я долго смотрел на тень, скользившую по пляжу. Она двигалась в сторону океана и пропала, слившись с темной водой.
Резкое искажение восприятия застало меня врасплох. Скорее всего, это означало, что Эльвира совсем близко и босс снова забирает тело в свое распоряжение.
Терраса внезапно заполнилась людьми, хотя до этого казалась совершенно пустынной. Они галдели, будто птичья стая, и пропитывались алкоголем до полного самозабвения. Акустические системы «кабасс» извергали невыносимо легкую музыку. Женщины в серебристых сверкающих платьях представлялись мне сгорающими заживо. На лицах мужчин лежал пепельный налет. В искусственном свете, вспыхивающем пятьдесят раз в секунду, они дергались, как мультяшки. Иллюзия оживления силуэтов на целлулоиде возникала лишь при движении самого целлулоида. И тут важно не ошибиться с фильмом, который хочешь посмотреть.
(Кстати, а был ли вообще Наполеон?)
Опустив взгляд, я увидел, что держу в правой руке бокал с шампанским. Надо полагать, для Эльвиры. Мои губы раздвигались, произнося пошлости, которые могли быть замечены только соотечественниками. Кто-то дунул мне в ухо: «Ох уж эти русские!» Босс отметил доминирующую эмоцию: зависть с примесью неопределенного страха. И дальше как в бреду:
– Вам нравятся русские женщины?
– Они романтичны.
– Откуда вы знаете?
– Я читал «Преступление и наказание», а еще трижды посмотрел «Доктор Живаго». Ну да, с Омаром Шарифом…
– Голливудский кал. Что? Нет, не «Голливудский кал», а голливудский кал. И не последний бестселлер Нормана Мейлера…
Я протягиваю Эльвире бокал с шампанским. За ее спиной маячит знакомая физиономия. Зоя, лесбийская звезда каратэ! Жаль, что не прикончил тебя в канализационной трубе – там тебе самое место. Кстати, форма носика почти полностью восстановилась. И профиль смотрится гораздо лучше, чем я ожидал. Мои поздравления!
С Зайкой все ясно – желваки на щеках и отсутствующий взгляд. Из «Маканды» ее могли уволить только на тот свет. Тогда кто кого здесь пасет?
Над Эльвирой явно поработал пластический хирург. Из нее выкачали половину жира, а кожу на физиономии стянули куда-то к ушам. Эффект получился страшненький. Взгляд этой бабенки по-прежнему царапает. Ее черный парик смахивает на вермахтовскую каску, а парчовый наряд отбрасывает световые зайчики.
Она протягивает руку с ногтями, покрытыми черным лаком, чтобы схватить хрустальную ножку бокала. И в этот момент впивается взглядом в кольцо на моем мизинце.
Эльвира слишком хорошо знает, что кольцо существует в единственном экземпляре. Она пометила им удовлетворителя под номером тридцать семь, как перелетную птицу. Я «слышу» гул ее мыслишек, похожий на отдаленный похоронный марш. В первую очередь она вспоминает ювелира. Вероятно, он был подкуплен, но ей трудно поверить, что старый пуганый еврей оказался настолько глупым.
Я ласкаю Эльвочку жадным взглядом (так и сожрал бы суку). Босс внушает ей, что только чудовище может полюбить чудовище. По крайней мере, они достигают почти абсолютного, немыслимого для людей взаимопонимания. Все остальные, включая Фариа, – лишь разноцветные пятна на целлулоиде, фон этой роковой встречи, во время которой одно существо подчиняет себе другое. Так путешествует зло, переселяясь из тела в тело, – как следствие безумной физической любви, как венерическая болезнь, как орудие нескончаемой биологической войны…
– Где он? – выплевывает наконец Эльвира. Ее страх трансформируется в ледяную ненависть.
– О нем – позже. Сначала поговорим о нас.
Фамильярным, хотя и ласковым движением я поглаживаю ее загривок под париком. Чувствую, как растворяется агрессия. Эльвира тает. Бессмысленно улыбается. Вскоре она готова на все ради меня. Почти тот же фокус, с помощью которого час назад босс приручил Наполеона, – разрушение наиболее устойчивых призраков сознания. Чревато олигофренией, но иногда дает поразительные результаты.
Что сделал бы Дон Кихот, если бы у него отобрали ветряные мельницы? Повесился бы от утраты смысла жизни – или?.. Эксперимент с Эльвирой вполне успешен. Босс точен, как скальпель нейрохирурга, однако его работа на порядок тоньше.
Наблюдая нашу идиллию, Зайка тихо бесится. Ревность в сочетании со служебным рвением – гнуснейший коктейль из мотива и возможности. Зоин взгляд прожигает мой смокинг и лазерным лучом впивается в бронированную спину.
Секретарь-референт тоже еще не поняла, что любовь к ближнему – это единственный способ выживания. Босс предоставляет ей заниматься самопожиранием, пока я таскаю за собой по вилле от столика к столику человекообразный кусок пластилина по имени Эльвира и накачиваю ее всем подряд: водкой, тостами, икрой, пирожными, кока-колой. Вскоре она выглядит захмелевшей от страсти. Мы танцуем. По нашим спинам ползают анемичные пятилапые пауки. Эльвочка трется об меня своим вздувшимся животиком; я уже дважды пересчитал все шпангоуты ее туловища и даже оставил на память багровый след засоса на дряблой трапециевидной мышце…
* * *
Это мой взгляд «изнутри» на происходящее, а внешне все обставлено так, будто граф Фоско не на шутку увлечен русской, и гостям его выбор кажется странным, потому что русская уродлива, а Фоско явно не нуждается.
Приближается рассвет. Кое-кто прекрасно провел время, если не считать тяжести в голове, создающей опрокидывающий момент. Девочки – самые выносливые существа – еще плавают в бассейне без купальников или танцуют под «постельный» саксофон Сэнборна. Фариа, то бишь сеньор Бернуллески, играет в бридж в одной из отдаленных комнат. У хозяина воспалились глазки и уже появилась щетина на подбородке. Я спохватываюсь: иногда – например, сегодня – я забываю ее отращивать.
