— То, что теперь его акции сильно упадут.
— А потом банк Медока переживет стремительное падение вниз, которое закончится слиянием с другим банком.
— С каким? — спросил я.
Кабланды вздохнул.
— Совершенно неважно с каким. Просто, служащие банка Медока это понимают. И наверняка они заинтересованы в том, чтобы их взяли на работу здесь же, на Бриллиантовой.
— Они будут молчать.
— В любом случае. И вот что еще… Кажется, между нами было дело чести?
— Всегда готов, — промолвил я. — Только, давай в этот раз будем стреляться не на кольтах. Может быть тебя устроят боевые бластеры?
— Я совсем не это имел в виду, — промолвил кабланды. — Совсем не это. Просто, хотел сказать что теперь между нами дела чести больше нет. Если, конечно, ты сам не желаешь вызвать меня на поединок.
— Почему? — спросил я.
— Потому что если я снова вызову тебя на поединок, то это будет уже не дело чести, а попытка убрать нежелательного свидетеля.
Вот так, значит? Это следовало обдумать.
— Но есть ведь и еще один нежелательный свидетель, — встряла Маута. — И поскольку его освобождать от поединка не нужно…
— То его можно превратить в желанного гостя, — промолвил кабланды. — Кажется, ты жаждала купить редкое ожерелье из личинок? Я отдам распоряжение своим клеркам. Думаю, дня через три наша фирма сможет продать тебе такое ожерелье, которое не продавали на этой планете уже лет десять. Предупреждаю — ожерелье очень редкое и отказаться от него ты не сможешь.
— А цена?
— Очень, очень доступная, — сказал кабланды. — Мне придется дополнительно взять с тебя обещание, что на вопросы о стоимости ожерелья ты будешь называть в два раза большую сумму, чем та, которую заплатишь.
Маута думала не долго.
— Хорошо, по рукам, — сказала она.
— Ну вот и отлично, — проговорил кабланды. — А теперь нам и в самом деле пора.
Мы вышли из зала, и в полном молчании протопали по заваленному телами аборигенов коридору. Перед тем как выйти на улицу мы все трое, как по команде приготовили оружие.
Однако, мы ошиблись, засады на улице не было. Видимо аборигены не жаждали отомстить за своих погибших собратьев.
Все-таки, оружие мы спрятали только тогда, когда поравнялись в первыми домами инопланетного района. Здесь кабланды сказал, что его ждут неотложные дела. Ему еще предстоит собрать экстренное совещание совета мыслящих инопланетного района.
На прощанье он мне сказал:
— Да, кстати, мой компаньон, чисто приватным образом, наводил справки о твоем прошлом. Судя по нему, центурион из тебя получится просто отличный.
Я внимательно посмотрел ему в глаза.
Ни тени иронии, ни малейшего на нее намека.
Когда кабланды все-таки ушел, Маута задумчиво сказала:
— Ну и сукин сын! Кстати, судя по летописям, предок мой, тот самый, капитал которого послужил основой благосостояния всего нашего рода, был таким же.
Что я мог на это сказать? Разве что вспомнить старую пословицу?
Король умер! Да здравствует король!
Когда мы с Маутой ввалились в резиденцию, Мараск сказал:
— Ага, явился. И даже не один. Ну, давай, рассказывай.
Я поморщился.
Вот уж чего мне сейчас не хотелось, так это кому бы то ни было рассказывать что бы то ни было. Мне в данный момент хотелось плюнуть на все, рухнуть в кресло и просто сидеть и сидеть, ждать чем вся эта история кончится. Без меня. Без моего в ней участия.
Все эти аборигены, банкиры, клерки, кошаны, царицы личинок, меня на данный момент практически не интересовали. Мне хотелось только выбраться из этой истории целым и невредимым, и лучше бы сохранить при себе свои деньги.
Программа минимум, так сказать.
Причем, для того чтобы претворить ее в жизнь, мне необходимо найти царицу личинок. А стало быть, наверняка, снова придется общаться со всей этой кодлой, может быть даже снова драться…
Уф…
Я рухнул в кресло. Маута расположилась в другом, причем, сделала это очень грациозно. Кстати, судя по всему, вот уж кто был готов хоть сейчас кинуться в самую гущу интриг, схваток, словесной пикировки, так это она. Ее буквально распирало от желания что-то сделать. Прямо сейчас, немедленно. Ничего хорошего это не предвещало.
— Кажется, ты забыл что я твой помощник, — напомнил Мараск. — А стало быть, должен быть в курсе всех твоих дел. Выкладывай, чем все закончилось.
— Может быть, стоит рассказать мне? — спросила Маута.
— Нет, — отрезал Мараск. — Я помощник центуриона, а не взбалмошной девицы.
Я подумал что сейчас они наверняка поругаются. И вообще, от Мараска так просто не отделаешься. А стало быть рассказывать придется.
— Я жду, — напомнил Мараск.
Откинувшись в кресле поудобнее, я полуприкрыл глаза и вкратце рассказал что произошло с тех пор как мы, тесной компанией, отправились на небольшую увеселительную прогулку в город аборигенов. Причем, Маута все время вставляла в мой рассказ замечания, смысл которых сводился к тому, что все кто принимал участие в великой резне в священном зале, являются полными недоумками, уродами, трусами и подлецами.
Когда нашими объединенными усилиями рассказ был закончен, Мараск объявил:
— Гм… вот значит как! Все это нужно обдумать.
Чего-то вроде этого я и ожидал.
Сейчас он будет думать, а потом изречет какой-нибудь туманный совет. Может быть, после этого он потребует мяса. И на этом все закончится. Мне опять придется добывать все сведенья самому.
Вот именно — самому.
Меня ощутимо тянуло в сон. И это было плохо. Это означало, что силенки моего симбиота и в самом деле подходят к концу. Может быть это и к лучшему?
Вот сейчас плюну на все, скажу Мауте что об ней думаю и отправлюсь в спальню центуриона. А потом завалюсь на допотопную кровать с шишечками на спинках, закрою глаза и засну.
Почему бы и нет? Теперь можно, поскольку искны Ухула мертвы. А стало быть, можно спать не опасаясь что кто-то остановит твое сердце.
А где-то там, в космопорте, хорошая девочка Айбигель ждет когда я приду и сообщу что прикончил убийцу ее любимого. Что же я ей расскажу? А может и не надо ей вовсе ничего рассказывать? Может быть, ей лучше не знать кем был ее любимый, и как он на самом деле умер? Не знать-не ведать? Может быть, так будет более правильно с точки зрения вселенской справедливости?
Рано или поздно хорошая девочка Айбигель создаст себе легенду о умном и храбром Ухуле, которого погубили злые мыслящие, потому, что он не желал плясать под их дудку. А продажный центурион Маршевич, человек с темным прошлым, сделал вид что ищет этих убийц, но конечно, так и не нашел.
И так, потихоньку, полегоньку, хорошая девочка Айбигель создаст себе божка, на которого будет молиться, с которым будет вести мысленные разговоры, о котором будет мечтать, зная что мечта эта неисполнима, до самой смерти. Или до тех пор, пока ей не встретится кто-то более сильный, более красивый, более умный, более добрый… Если встретится.
