— Отлично. Ездила за покупками. Вот посмотри. — Она вытащила трость-шпагу и содрала с нее обертку. — Чтобы ты не загнал вконец бедного Ку.
Лейтенант принял подарок со всеми подобающими изъявлениями благодарности, за которыми, однако, угадывалась затаенная обида. Но выражение его лица мгновенно изменилось, когда он ощутил тяжесть трости, чуть не выронив ее из рук.
— Да это же…
— Надо нажать вот здесь. Не направляйте ее… О-о… — Бах! — …на окно.
Ножны ударились в переплет, срикошетили и со стуком упали на пол. Оба офицера подскочили от неожиданности.
При виде клинка глаза лейтенанта восторженно вспыхнули. Выскользнув из-за стола, Корделия подобрала деревянный футляр.
— Ох, миледи! — начал Куделка, но уже в следующую секунду его радость погасла. Он осторожно вложил клинок в ножны и печально вернул ей трость. — Наверняка вы не знали. Я не фор. У меня нет права на личную шпагу.
— О-о! — расстроилась Корделия.
Форкосиган поднял бровь.
— Можно мне посмотреть? — Он взял трость-шпагу и снова освободил клинок — но более осторожно. — Гм. Я правильно понял: за нее заплатила ты?
— Ну, наверное, заплатишь ты, когда придет счет. И еще одну я сломала, но думаю, что за нее мы платить не обязаны. А эту в крайнем случае можно вернуть обратно в магазин.
— Ясно. — Адмирал чуть заметно улыбнулся. — Лейтенант Куделка, как ваш командир и вассал императора Эзара Форбарры, я официально вручаю вам это мое оружие, чтобы вы носили его на службе императору, да правит он во веки веков.
Он с досадой поджал губы, осознав, что сейчас традиционная формула звучит как злая насмешка над умирающим, но тут же стряхнул с себя мрачное настроение и вручил трость Куделке, который снова расцвел.
— Спасибо вам, сэр!
Корделия только покачала головой.
— Наверное, я никогда не пойму эту планету.
— Пускай Ку подберет для тебя несколько официальных хроник. Но только не сегодня — у нас едва хватит времени, чтобы привести в порядок сегодняшние записи до того, как сюда явится Фортела с парой заблудших Душ. Ты можешь устроиться в библиотеке, Ку. Мы встретимся там.
Обед закончился. Куделка ушел работать, а Форкосиган и Корделия отправилась в расположенную рядом с библиотекой гостиную. Адмирал захватил дискеты с докладами и теперь быстро просматривал их на портативном считывателе. Корделия с помощью барраярско-бетанского разговорника занялась увесистым руководством по уходу за новорожденными. Тишину нарушало лишь бормотание Форкосигана:
— Ага! Так вот что он планировал на самом деле, ублюдок. — Или: — Черт, цифры какие-то странные. Надо проверить…
Иногда говорила Корделия:
— О Боже, неужели такое вытворяют все младенцы?
А из библиотеки то и дело доносился громкий стук, заставлявший супругов обмениваться улыбками.
— Надеюсь, — сказала Корделия после третьего или четвертого раза, — что я не слишком отвлекла Куделку от его обязанностей.
— Он справится, когда немного попривыкнет. Над ним взял шефство личный секретарь его величества — обучает, как организовать работу, и тому подобное. После того как Ку пройдет с ним церемонию похорон, он будет способен на что угодно. Между прочим, эта трость — просто гениальная идея. Спасибо тебе.
— Да, я заметила, что он угнетен своим увечьем. И решила, что это его немного успокоит.
— Дело в наших обычаях. Они… очень суровы к тому, кто не может шагать в ногу со всеми.
— Странно… Кстати, я только сейчас сообразила, что не помню, чтобы мне попадались на улицах люди с какими-нибудь дефектами. Ни инвалидных колясок, ни недоразвитых детей.
— Такого у нас не увидишь, — угрюмо пояснил Форкосиган. — Все отклонения, которые можно обнаружить, устраняются еще до рождения.
— Ну, мы это тоже делаем. Хотя чаще до зачатия.
— А также во время рождения. А в захолустье — после.
— О!
— А что до искалеченных взрослых…
— Боже правый, уж не практикуете ли вы тут эвтаназию?
— Твой прапорщик Дюбауэр не остался бы здесь в живых.
(Дюбауэр получил разряд нейробластера в голову и остался жив — если можно назвать жизнью растительное существование.)
— А что до калек вроде Куделки… Неприязнь к этим несчастным очень заметна. Понаблюдай за ним как-нибудь в большой группе людей, а не только среди друзей. Не случайно на Барраяре так высок уровень самоубийств среди комиссованных солдат.
— Какой кошмар!
— Когда-то я принимал это как должное. Сейчас… уже нет. Но многие по-прежнему относятся к этому именно так.
— А что бывает с такими, как Ботари?
— По-разному. Его-то можно отнести к тем, чье безумие полезно. А для бесполезных…
Он замолчал, уставившись в пол.
Корделия похолодела.
— Только мне начинает казаться, что я привыкаю к этой планете, как заворачиваю за угол и натыкаюсь на очередной кошмар.
— Прошло всего восемьдесят лет с тех пор, как Барраяр снова наладил контакт с галактической цивилизацией. В Период Изоляции мы потеряли не только технологию. Ее-то мы быстро наверстали, натянули, как чужое пальто. Но под ним мы еще местами чертовски голые. Прожив на свете сорок четыре года, я лишь теперь начинаю понимать, насколько голые.
Вскоре приехал граф Фортела со своими «заблудшими душами», и Форкосиган скрылся в библиотеке. А уже ближе к ночи прибыл из своего поместья старый граф Петер Форкосиган, чтобы присутствовать на завтрашнем заседании Совета.
— Ну, теперь Эйрелу обеспечен по крайней мере один голос, — пошутила Корделия, помогая свекру снять куртку.
— Ха! Пусть радуется, что я за него голосую. За последние несколько лет он нахватался каких-то странных радикальных взглядов. Не будь Эйрел моим сыном, черта с два я бы его поддержал, — проворчал граф, но его изборожденное морщинами лицо сияло гордостью.
Корделия изумленно моргнула, услыхав такую характеристику политических взглядов Эйрела Форкосигана.
— Должна признаться, что мне он никогда не казался Революционером.
— О, да он и сам этого не видит. Надеется, что всегда сумеет вовремя остановиться. А пройдет несколько лет, и он обнаружит, что оседлал тигра. — Граф мрачно покачал головой. — Ну ладно, девочка моя, сядем. И расскажи мне, как ты себя чувствуешь. Выглядишь ты хорошо. У тебя все в порядке?
Старый граф страстно интересовался развитием своего будущего внука, и Корделия чувствовала, что беременность повысила ее статус от терпимой причуды Эйрела до средоточия всех надежд и мечтаний старика. Устоять перед этим простодушным преклонением было невозможно. Она никогда не смеялась над свекром, но никаких иллюзий не питала.
