Время шуток действительно завершается. Безвозвратно уходит та романтическая пора, когда Клаус Юншке вклеивал себе в паспорт фотографию Мао Цзэдуна и убеждал полицейских, что это и есть его истинное духовное «я». Или когда последователи «Бомми» Баумана, («Секс-коммуна Западного Берлина») шатались по улицам голыми, надев лишь венки, сплетенные из колючей проволоки. Всеобщая шизофрения, которую Бауман хотел сделать оружием революционной борьбы, начинает приобретать зловещие очертания. В молодежных клубах звучит уже не джаз, «музыка забытья», как это было по окончании Первой мировой войны, звучит рок – музыка протеста, тревоги и пробуждения.
Это доминирующие настроения тех бурных лет. Разочарование в демократии среди немцев почти такое же сильное, как и перед Второй мировой войной. Впрочем, демократией это уже никто не считает. Карл Ясперс, например, характеризует политическую систему, сложившуюся в ФРГ как «олигархию партий», конкретизируя известное высказывание Маркса о том, что на выборах буржуазия подхватывает одной рукой то, что выпускает другой. Ему вторят Сартр, называющий выборы «электоральной комедией», и Маркузе, говорящий как о манипулятивности медийной среды: обыватели верят телевизору и более ничему, так и о «репрессивной толерантности» современного буржуазного общества: оно способно терпеть и даже поддерживать любую, самую экстравагантную оппозицию, не угрожающую его основам, вместе с тем оппозиция, намеревающаяся реально трансформировать мир, будет подавляться самыми жестокими методами. Более того, полемизируя с классиками марксизма, Маркузе пишет, что пролетариат перестал быть революционной силой истории, сейчас эту роль играют интеллигенция и молодежь – либо используя рабочий класс как инструмент для воплощения своих идей, либо вовсе обходясь без него. Главной же целью молодежных протестов Герберт Маркузе провозглашает тот самый Великий Отказ – отказ от любого сотрудничества с существующими общественными институтами, борьбу ради самой борьбы, разрыв «со всеми рутинными способами видеть, слышать, ощущать вещи и познавать», «тотальную революцию» как переход от настоящего к будущему, между которыми связи нет. Еще радикальнее выражается Джерри Рубин: «Международная молодежная революция начнется с массового разрушения авторитетов, с массового восстания, с тотальной анархии в каждой клеточке, в каждом сегменте, образующем западный мир». И как венец всего – «В задницу выборы! Да здравствует революция!» Тактику же протестов формулирует Руди Дучке, предлагающий в качестве основного метода революционной борьбы «субверсивные действия» – постоянное нарушение законов буржуазного государства: «Санкционированные демонстрации должны быть превращены в проходящие нелегально. Надо обязательно искать конфликта и столкновений с государственной властью. Один удар полицейской дубинкой просвещает сознание масс больше, чем сто теоретических кружков». Ульрика Майнхоф, призывая к активной борьбе, ничего не придумывает. Она лишь как талантливый журналист подхватывает из воздуха ментальные вибрации общества и воплощает их в горячих словах.
Личный кризис тем не менее продолжается. Журналистская деятельность, пусть даже обеспечивающая высокий доход, больше не удовлетворяет ее. Ведь что такое, по сути говоря, журналистика? Статья в газете живет один день и потом сгорает как мотылек, развеиваясь легким пеплом. Конечно, журналистика создает определенную общественную атмосферу, но никакая атмосфера сама по себе не способна ничего изменить. Где та сила, которая могла бы остановить надвигающийся фашизм? Где те люди, которые бы рискнули открыто поднять знамя революционной борьбы и повести за собою других? Она чувствует себя принаряженной куклой, выставленной в витрине напоказ равнодушным гостям, той самой «прирученной оппозицией», которая колеблет воздух, но не сотрясает основ. Это, по-видимому, непрерывно мучит ее, и тем сильнее оказывается эффект, когда, попав в качестве журналиста на процесс «франкфуртских поджигателей», она вдруг видит на скамье подсудимых людей, которые предпочли силу действия бессилию слов. Происходит нечто вроде прозрения. Это, разумеется, не тот случай, когда Симон, пронзенный внезапной верой, поднял крест и пошел вслед за Христом. На Иисуса Христа лидер «четверки» Андреас Баадер похож меньше всего. И не в конкретном человеке здесь дело. Звучит призыв истории, указывающей истинный путь. Внезапно озаряется тьма, проступает дорога, по которой можно идти. Звонят вдохновляющие колокола. Девочка, грезившая о монастырском служении, видит расширенными глазами огонь нетленной свечи.
Это в ней уже не угаснет. Пламень, вспыхнувший в сердце, превращает тусклую жизнь в творческое житие. Уже ничто не может ее удержать, ничто не пугает, никакие испытания ей не страшны. И потому, когда весной 1970 года к Ульрике обращаются с предложением помочь освободить Андреаса Баадера из тюрьмы, она не колеблется ни секунды. Хватить болтать! Хватит играть по правилам, которые навязывает нам фашистско-буржуазный истеблишмент. Настало время конкретных и решительных действий.
План отличается идиллической простотой. Ульрика Майнхоф обращается к тюремной администрации с просьбой разрешить ей встречу с заключенным Баадером в библиотеке Института социальных исследований – она якобы готовит книгу о людях, не сумевших вписаться в нормальную законопослушную жизнь. Ей необходим соответствующий материал. Тюремная администрация не возражает. В ее глазах Баадер – мелкий политический хулиган, который особой опасности не представляет. Утром 14 мая – этот день считается днем рождения «Красной Армии» – двое охранников привозят Баадера в институт. С него даже снимают наручники. Ульрика Майнхоф уже ждет его там. Через некоторое время раздается дверной звонок: в библиотеку заходят две девушки, якобы тоже собирающие материал о подростковой преступности. Никаких подозрений они у охраны не вызывают. В действительности это Ингрид Шуберт и Ирэн Гёргенс, члены зарождающейся РАФ. Через некоторое время раздается еще звонок: в библиотеку врываются женщина в парике и мужчина в маске. Все четверо выхватывают пистолеты: «Не двигаться!.. Руки на голову!.. Лицом к стене!..» Выглядят они, впрочем, не слишком серьезно, и дежурный библиотекарь Георг Линк пытается выбежать в зал – в него стреляют, библиотекарь ранен, растерянные охранники особого сопротивления не оказывают. Все разворачивается в считаные секунды: распахивается окно, налетчики вместе с Ульрикой и Баадером бегут через сад, на улице их ждет машина, за рулем которой сидит Астрид Пролл. Мотор включен, «альфа-ромео», угнанная незадолго до этого, скрывается за углом. На следующий день газеты сообщают о сенсационном побеге. В статьях особо подчеркивается, что организатором его является Ульрика Майнхоф – это действительно «бомба», которая взрывает поток обыденных новостей. Все, теперь возврата к прежнему нет. Решительный шаг сделан. Пересечена граница, отделяющая жизнь от судьбы. Театральный занавес поднимается. Вспыхивают софиты. Оркестр играет бравурный марш. История, блистательная и жестокая, получает своих героев.
