Я за два дня практически полностью извел весь запас спиртного, который без особого труда можно было растянуть на два месяца.
В конце концов, я начал пить перед зеркалом, вглядываясь в хмурое осунувшееся лицо с небритыми щеками и красными глазами.
Встретив свое третье утро на этой планете, я неожиданно для самого себя решил не начинать день с рюмки коньяка. Повалявшись часок в постели и поплакав над своей незавидной участью, – но как-то по инерции, без души, – я вышел из корабля. Погода стояла чудесная, окружающий пейзаж был просто очарователен, а, услышав стрекот неведомой мне птицы, я не впал в меланхолию, сравнивая его с родным и близким сердцу воробушком. Как он выглядит-то, этот воробушек, если честно я помнил весьма смутно.
Далеко не в первый раз я задался вопросом «что делать?», но теперь я таки вознамерился дать на него хоть какой-нибудь ответ. «Жить!» – воскликнул я громко, вздохнув сладкий и чистый воздух полной грудью. Но, слегка поумерив не совсем уместный оптимизм, решил расшифровать столь общее положение несколькими конкретными постановлениями.
Через несколько минут план моего дальнейшего существования был вчерне готов. Был он прост и логичен, как банковский счет на предъявителя. Своей главной целью я, разумеется, ставил возвращение домой. Как этого достичь, я пока не знал, но дал клятвенное обещание посвящать решению сей проблемы все свободное время.
Вторым пунктом шло обеспечение выживания до той поры, пока не выполнена основная миссия. (То есть, надолго, мрачно подумал я) Причем, не просто выживание, а достижение максимально возможного в сложившихся обстоятельствах комфорта. Эта часть плана мне нравилась, ибо гарантировала постановку и решение множества мелких задач, что позволяло занять свои мозги и отвлечься от унылых мыслей.
Не могу сказать, что, высекши на скрижалях своего сознания данные постулаты, я почувствовал изрядное облегчение. И все же бесцельное времяпрепровождение прекратилось.
В первое время я почти всерьез задумывался о ремонте двигателя. Про восстановление пульта гиперсвязи говорить не приходилось, его основа – непостижимый биокристалл – был окончательно и бесповоротно мертв. Не один час я потратил на тупое рассматривание устройства двигателя. Но, само собой, не продвинулся в понимании машины, увязывающей пятимерное пространство с привычным нам трехмерным, ни на миллиметр. Лишь через три дня я оставил бесплодные попытки. Скрепя сердце, я не то, чтобы отказался от этой затеи, но отложил ее на неопределенный строк.
После этого я решил строить дом. Особой надобности в этом не было – корабль, даже разучившись выполнять свои прямые обязанности, предоставлял мне надежное и достаточно комфортное жилище. Но я сказал себе, что негоже жить в консервной банке, когда вокруг столько доступного и экологически чистого строительного материала.
Строить я решил не какую-нибудь жалкую хибару, а нормальный, достойный дом, в который не стыдно было бы привести гостей, объявись они вдруг в пределах досягаемости. Это должно было занять меня на долгое время и, черт возьми, так и получилось. Главные трудности были в том, что перед стартом я не озаботился снарядить корабль нормальными столярными инструментами, а также достаточным количеством гвоздей, шурупов или каких угодно еще крепежных изделий.
Пришлось творчески подходить к использованию различного корабельного оборудования. Лучевой пистолет, например, включенный на самую малую мощность, я научился использовать как топор, а после многочисленных проб и залечивания двух ожогов еще и как рубанок.
Решилась и проблема скрепления досок и бревен между собой. Я, правда, слышал, что в древности люди умели строить деревянные дома вовсе без гвоздей, но меня с этим способом никто не ознакомил. Да даже сумей я освоить «безкрепежное» строительство, мне пришлось бы долго учиться засыпать в гигантском аналоге спичечного домика.
К счастью, без этого обошлось. Гамма-пластик, из которого внутри корабля изготовлена практически вся мебель и многое другое, будучи расплавленным в большой кастрюле и смешанным с подсолнечным маслом, оказался великолепным клеящим составом. Когда запас подсолнечного масла подошел к концу, волей-неволей пришлось искать ему заменители. Так я выяснил, что и машинное масло вполне годится, и посетовал, что не выяснил этого раньше. Кастрюлю, кстати, пришлось выбросить.
По этому поводу, впрочем, я не сильно переживал, так как довольно быстро овладел несколькими отменными рецептами приготовления дичи на костре. От запекания в углях до жарки на вертеле. Дичи? Конечно! Крупных зверей на планете (по крайней мере, в той ее части, где я обитал) не водилось, зато разной мелочи размером от мыши до здоровенного зайца имелось в избытке. В первое время я охотился с лучевиком, но затем задумался об экономии зарядов и постепенно стал настоящим мастером в расстановке силков и ловушек.
Поскольку я поселился в экваториальной зоне планеты, холодов не предвиделось, и проблема зимовки не висела над моей головой.
То, что я описываю свою жизнь в оптимистичных выражениях, вовсе не означает, что все у меня было замечательно. Да, мне не грозила смерть от голода – пожалуй, я даже поправился на парочку килограммов, несмотря на постоянный физический труд; мне не угрожали дикие звери, суровые холода или иные крупные неприятности; строительство дома продвигалось успешно, но…
Разумеется. Мне просто-таки дьявольски не хватало общения. Что бы я только не отдал за одного единственного соседа по планете! Во время работы я частенько разговаривал сам с собой вслух, чтобы не разучиться говорить. Когда по истечении пяти земных месяцев я начал с собой спорить и даже иногда ссориться, мне стало ясно, что дело плохо. Не знаю, как близок я был к шизофрении, но о полном порядке в моей черепушке говорить не приходилось.
Вот тогда я и решил придумать себе инопланетян. В смысле, местных жителей. Был ли это выход из положения или, напротив, следующий шаг по направлению к психушке, я не знал. Собственно говоря, мне было на это глубоко плевать. Я был уверен, что так мне будет легче, вот что главное.
Аборигены придумывались не в один присест. Я провел несколько вечеров, создавая им внешний облик, особенности характера и поведения и разные прочие аксессуары.
Известных людям представителей инопланетных рас я не стал брать за основу – жители моей планеты должны быть оригинальными, своеобразными и в то же время приятными для человеческого глаза и рассудка.
Забраковав несколько вариантов, я остановился на в целом человекоподобной внешности. Воображаемые аборигены предстали наконец, перед моим мысленным взором невысокими – метра полтора ростом, тонкими и изящными существами, имеющими две вполне человеческие руки, две не менее человеческие ноги и чуть удлиненную голову с огромными глазами, почти безгубым ртом и добродушным выражением лица.
