Горин припомнил, что до пятнадцати лет не брал в рот ни капли спиртного и совсем не представлял себе его воздействия на организм. В районном доме пионеров Горин занимался в музыкальном кружке, дуя на трубе, и был по случаю приглашен взамен заболевшего трубача на халтуру "лабать жмурика", то есть проводить в последний путь усопшего. Выполнивший свой печальный долг оркестр в полном составе был посажен на поминках за стол. Глядя на других, Горин выпил стакан водки, не ощутив ни робости, ни отвращения. Голова оставалась ясной, но тело стало чужим и совершенно непослушным. Горина неудержимо заносило то в одну, то в другую сторону от генеральной линии его продвижения, и он с большим трудом добрался до дома. Несколько раз безрезультатно пытался дотянуться до звонка, отбрасываемый неведомой силой на исходные позиции, пока не понял, что гораздо надежнее стоять на четвереньках. Обнаружив это, Горин убежденно подумал, что именно таким простым и естественным образом ему удасться скрыть от матери свое состояние. Постучал в дверь и, когда мать отворила ему, поздоровался с ней и прошел на четвереньках в комнату.
Мать сразу поняла в чем дело и молча смотрела, как сын, твердо перебирая руками и ногами, сходил в туалет, вернулся, рассказал об успехах в школе, гордо отдал заработанную в оркестре пятерку и лег спать.
Все трое, в том числе и Горин, дружно посмеялись над Гориным-молодым.
Донецкий не мог остаться в долгу и рассказал, как однажды, будучи со съемочной группой в областном украинском городе, оказался свидетелем следующего проишествия. Впрочем, начиналось все без свидетелей. В гости к ночному сторожу аттракционов, что настроили в парке культуры и отдыха, приехал кум из села. Как водится в таких случаях, привез с собой четверть доброй горилки, жменю сала, мешок синеньких и связку чеснока. Выпили кумы, закусили салом с чесноком и почуяли прилив сил.
- А шо, кум, кажи, жалко тебе трохи развлечь своего дорого кума в этом заведении? - хитро спросил кум у ночного стража, имея ввиду охраняемые родственником аттракционы.
- Жалко? - удивился сторож. - Хиба ты жалеешь колхозного поля, так чем же я тебя хужее?
И повел кума поначалу в комнату смеха, где кумовья подивились на свои растянутые то в длину, то вширь фигуры, а потом на качели-карусели. Это такое сооружение, пояснил Донецкий, в виде мачты с большим кругом наверху, к которому на длинных железных цепях подвешены деревянные сиденья. Сторож усадил на одно из них и закрепил кума, а сам в целях равновесия сел в такое же сиденье с другой стороны круга. Однако дотянуться с такой позиции до кнопки включения сторожу никак не удавалось, поэтому ему пришлось отыскать прут подлиннее, опять пристегнуться и долго тыкать прутом в кнопку, пока не раздался щелчок и карусель с металлическим скрежетом тронулась в свой бесконечный путь по кругу. Поначалу тихо, потом все быстрее, колесо разогналось, и кумовья, поднятые вверх центростремительной силой, закрутились в ночном небе. Ого-го, кум, о це диво, кричал кум куму, ого-го, вторил эхом кум куму, и неслись они в черной ночи, как ведьмы на шабаш.
Накрутившись досыта и даже отрезвев, кум попросил сторожа остановить верчение, на что тот резонно ответил, что сделать этого никак не может. Через некоторое время кум почуял себя дурно и выпустил на волю съеденное сало с чесноком и стал молить об остановке, как о пощаде или милости божьей. Сторож, пошарив в карманах, обнаружил гайки, свинченные им неизвестно зачем с других аттракционов, а может с той же карусели, принялся кидать их вниз, норовя попасть в кнопку отключения, но нужного эффекта бомбометание, а точнее гайкометание, не дало, и кумовья продолжили свое путешествие.
Постепенно рассвело, запели птицы, а качели-карусели все крутились пока не сгорел мотор. Заблеванные, помертвевшие кумовья были обнаружены бабами-уборщицами, которые никак не могли взять в толк в чем тут дело и долго и непрофессионально подсчитывали, сколько же надо выпить двоим мужикам, чтобы дойти до такого состояния, когда не то что встать, глаз открыть нет никаких сил.
Здесь и Донецкий, и Горин, и Петр немного поспорили о том, сколько может выпить человек и, разойдясь в количестве, пришли к единому мнению, что все зависит от настроения, закуски и участия в этом процессе супруги.
Петр был из городка рангом намного ниже , чем Горин или Донецкий, а что такое провинциальное захолустье? Место скопища человеков, которые настолько близко знают друг друга, что ничего не скроешь, и уж если случится что, то и воспринимается как событие почти семейное. И все обыватели города, конечно, знали, что местный специалист по электричеству Колька Ниткин всенепременно желал иметь только сына, что супруга его Валентина обещалась произвести требуемое и, действительно, обещание свое исполнила, за что счастливый Колька подарил новоявленной мамаше норковую шапку голубого оттенка - такую же, что имели лишь жена председателя горисполкома и завгорторгом.
Дите получилось слабое в отличие от мордастой Валентины, но Колька души в нем не чаял и, позабыв своих бывших сотоварищей по загульным делам, денно и нощно выхаживал наследника. Через определенное время тело сыночка покрылось сыпью, и доктор установил диагноз - врожденный сифилис. Колька учинил супруге допрос третьей степени с мерами физического воздействия и добился чистосердечного признания от Валентины - на самом деле родила она девочку, но, зная крутой Колькин нрав и тяжелую руку, перепугалась и за деньги уговорила медсестру переменить клеенчатые бирки на руках двух младенцев. Мальчика ей уступила соседка по родильному, женщина беспутная, без определенных занятий, которой было совершенно безразлично, какого пола у нее дите. Колька, потрясенный таким известием, наварил Валентине еще один "фонарь", но потом остыл и рассудил, что пусть будет дочка, но своя и здоровая, чем подкидыш-сифилитик. Супруги Ниткины отыскали соседку по родильному дому, находившуюся в нетрезвом состоянии около колхозного рынка, но та угрюмо отказалась от совершенного обмена. Пришлось прибегнуть к содействию органов милиции, которая выяснила, что девочку Ниткиных беспутная женщина умертвила и бросила в колодец.
- Как же вы там вообще живете? - не выдержал наступившего молчания Горин. Как будто Петр существовал где-то на иной, далекой и дикой планете.
- Да так и живем, - просто ответил Петр. - Колбаса, масло, сахар, все по талонам, теперь и мыло по карточкам.
- Шизнь, тезка, - скаламбурил Донецкий. - Они делают вид, что платят, мы делаем вид, что работаем...
Донецкий еще говорил что-то, а Горин смотрел на него, на Петра и думал, что все мы - тезки, все мы - люди, которые изъясняются на русском языке, народ одной удивительно богатой и щедрой на таланты страны, а вот как жили веками, так и живем в скудости и духовной нищете. Сколько, казалось, происходит перемен, а разве повернешь ее, Гору?.. Прощай немытая Россия, страна рабов, страна господ, и вы, мундиры голубые, и ты, покорный им народ, - всплыли строки Лермонтова, опять Поэт, опять Гора...
